Украинские сказки. Золотой черевичек
|
Жили-были дед и баба. У деда была дочка, и у бабы была дочка. Вот баба и пристала к деду: — Купи да купи, дед, бычка, чтобы было что моим дочкам пасти. Поехал дед на ярмарку и купил бычка. Баба свою дочку все жалеет, ласкает, а дедову все ругает. А дедова дочка такая работящая, а бабина — ленивица: все только сложа руки сидит. Вот и говорит баба дедовой дочке: — Собачья дочь, гони бычка пастись! На тебе две мычки прядева, ссучи их, смотай и сотки, на лугу полотно выбели и домой принеси. Взяла дедова дочка прядево и погнала бычка на пастбище. Пасется бычок, а она сидит и плачет. Бычок ее и спрашивает: — Скажи мне, девонька, о чем плачешь? — Как же мне, — говорит, — не плакать, если мачеха велела эти мычки спрясть и смотать, полотно соткать да выбелить и домой принести. — Не горюй, дивчинка, все, все хорошо будет, — говорит бычок. — Ложись да спи. Дедова дочка легла и уснула. Просыпается она, видит — а прядево уже все испрялось, полотно соткано и выбелено, хоть бери и рубашку шей. Пригоняет она вечером бычка домой, отдает бабе полотно. А баба в сундук спрятала, чтоб никто не видел, что дедова дочка принесла. На другой день посылает свою дочку. — I они, — говорит, — доченька, бычка пастись! Да вот тебе и прядево, коль спрядешь, хорошо, а нет, то и так принесешь. Погнала бабина дочка бычка и спать улеглась — и за холодную воду не взялась. А под вечер пригоняет бычка с поля и отдает прядево бабе. — Так у меня, мама, целый день голова болела, что я и за веретено не бралась: солнце напекло. — Ну, ничего, ложись да поспи, она и перестанет. А наутро опять будит баба дедову дочку: — Вставай, собачья дочь, бычка пасти! Вот тебе и два пуда прядева. Смотри, чтоб ты мне его и помяла и расчесала, напряла и наткала, и полотна выбелила, и посушила, а вечером готовое принесла! Погнала дивчина бычка пастись Пасется бычок, а она стала под вербой, мнет прядево да так горько-горько плачет. А бычок подходит и спрашивает: — Скажи мне, девонька, ты чего плачешь? — Да как же мне, — говорит, — не плакать, коли так, мол, и так. — И все рассказала. — Не горюй, — говорит бычок, — все хорошо будет. Ложись да спи! Она и прилегла. И откуда и сон-то взялся! К вечеру видит — два пуда прядева уже спрядены, и полотно наткано и выбелено. Хоть бери да рубашечку шей. Пригнала вечером бычка, отдает бабе полотно. Тут мачеха и догадалась. «Вот негодница! Это ей, наверно, все бычок помогает, а то бы ей с такой большой работой не управиться. Постой же, чертова дочка, я ж тебе дам!» И пристала к деду: — Зарежь да зарежь, дед, бычка. Нет от твоей дочки никакого проку: как погонит его на пастбище, то весь день только спит, ничего не делает. — Ладно, зарежу бычка! А дедова дочка и услыхала, что собираются бычка зарезать, побежала на скотный двор и как заплачет, как зарыдает! А бычок ее спрашивает: — О чем ты, дивчина, плачешь? — Да как же мне, — говорит, —не плакать, коли тебя резать собираются? — Не горюй, — говорит бычок, — Все хорошо будет. Если и вправду меня зарежут, ты проси у мачехи, чтоб дала тебе мои кишки перемыть. И найдешь ты зернышко. Посади это зернышко, и вырастет из него ива. И когда тебе будет что надобно, ты беги к иве и проси у нее. Все тебе будет Зарезал дед бычка. А дедова дочка и просит у мачехи: — Пойду я, — говорит, — мама, кишки мыть! — Да уж кому их мыть-то, как не тебе, негодница! Она и пошла. Помыла и нашла в кишках зернышко, посадила его поодаль порога и полила. Наутро просыпается, глядь — из зернышка выросла ива всему селу на диво. А у. ивы еще и криничка. И такая вода студеная и чистая в ней, как слеза. Вот дождались они воскресенья. Принарядила баба свою дочку, повела ее в церковь. А дедовой дочке приказывает: — Топи печь, лентяйка! Чтоб и вытопила, и хату прибрала, обед наварила, да вот на тебе еще полотна, рубашку сшей, пока я из церкви вернусь! А если не сделаешь, то не жить тебе тогда на свете. Вот пошла баба со своей дочкой в церковь. А дедова дочка поскорей печь вытопила, обед наварила, побежала к иве и говорит: — Ива яркая! Отомкнись, отворись! Ганна-панна идет! Вот раскрылась ива, и вмиг из нее двенадцать девиц выбежало. — Милая панночка, наша панночка, какой же от тебя приказ будет? Она и рассказала: так, мол, и так, давайте мне поскорей одеваться, пускай лошадей запрягут, поеду я в божий храм. Те мигом кинулись. Обрядили ее в шелковое платье, золотые черевички обули, подъехала золоченая карета, поехала она в церковь. Подъезжает она к церкви. Все так и оторопели... только шу-шу-шу! Все на нее засматриваются. Кто же это такая? Не княжна ль, не царевна ли? Такой красивой девушки никто еще ни разу не видывал! А был в это время в церкви молодой царевич. Так его за сердце и взяло! Стоит и глаз с нее не сводит. Такая красавица! А тут генералы, царедворцы все дивуются и любуются... А она, только служба кончилась, перекрестилась, вышла из церкви, села в карету, поехала. Приехала домой, сняла платье шелковое, надела свое рубище, села у оконца, ждет. Возвращается баба с дочкой из церкви. — Ну что? Сварила обед? — Сварила. — А рубашку сшила? — И рубашку сшила. Сели обедать, рассказывают, какую красивую панночку в церкви видели. — А царевич-то, — говорит баба, — не богу молится, а все на нее заглядывается, такая красавица. И говорит дедовой дочке: — А ты, неряха, хоть бы чистую рубашку на себя надела да умылась, а то такая грязная, что смотреть противно. На другое воскресенье баба опять принарядила свою дочку и снова в церковь. А дедовой дочке: — Топи печь, лентяйка! — И еще какую-то работу задала. А дедова дочка поработала маленько и поскорей к иве бросилась: — Отомкнись, отворись, ива яркая, Ганна-панна идет! Ива раскрылась, а из нее еще больше девушек: — Панна наша милая, панна дорогая, какой от тебя приказ будет? И задала она им, что надо, оделась, золотые черевички обула и в церковь поехала. А царевич опять там. Стоит как вкопанный, глаз с нее не сводит. Стал всех расспрашивать, не знают ли, кто это. Никто не знает, что за панночка, такая красавица. Начали советоваться, как бы это о ней узнать? А царевич и говорит: — Кто разузнает, что она за панночка, дам тому мешок золота. Вот советовались-советовались, узнавали-узнавали, так ничего и не доведались. А был у царевича шут. Только царевич загрустит, он его и веселит. Вот шут царевичу говорит: — А я знаю, как эту панночку разыскать! — А как же? — А так, — говорит шут. — Там, где она стоит, надо смолы подлить, черевичек и пристанет, а она заторопится домой, да и не заметит, что черевичек остался. Бросились царедворцы и все сделали. Кончилась служба, она ушла из церкви, а черевичек её остался. Села она в карету и уехала, дорогие уборы поснимала, лохмотья свои надела, села и дожидается, когда из церкви приедут. Вот пришли мачеха с дочкой из церкви, рассказывают, как царевич убивается из-за панночки, да не знает, как проведать, кто она. А баба еще пуще возненавидела дедову дочку за то, что она и эту работу выполнила. Вот царевич горюет, расспрашивает по всему царству: кто золотой черевичек потерял? Никто ничего не знает. Разослал царь своих советников, чтобы нашли ее, а не найдется, говорит царь, вы мое дитя погубите, и вам не жить на свете. Уж и по князьям ходили, и по помещикам, и по купцам — не находится такая, да и все. Либо мал черевичек, либо велик! Вот и давай они еще по мужикам ходить. Однажды ходили они, ходили, примеряли и так утомились, что еле ноги волочат. — Дай, — говорят, — отдохнем в холодочке. Вдруг видят — такая красивая ива возле хаты, а под ивой криничка. Они туда. Выходит из хаты баба. Они ее расспрашивают: — Бабушка, есть у тебя дочка? — А как же, есть. — Одна или две? — спрашивают. — Да есть и вторая. Но та не моя, а дедова. И такая она неряха, что и глянуть на нее противно! — Ну что ж, — говорят. — Будем примерять золотой черевичек. — Хорошо, — говорит, и к дочке: — Ступай, доченька, умойся, приоденься да ножки помой! А дедову загнала на печь, неумытую, неодетую: — Сиди там, собака! — Давай, доченька, ножку! Они примеряют, не подходит. И говорят тогда: — А где, бабушка, ваша вторая дочка? — Да у нас она такая нечеса, неряха, уж куда ей! — Ничего, — говорят, — давайте, какая есть! Вот слезла Ганна с печи, а баба ее все толкает: — Ты хоть бы принарядилась, что ли, негодница! Примеряют ей черевичек, а он ей как раз впору. Обрадовались царедворцы так, что боже ты мой! — Ну, — говорят, — бабушка, это она самая и есть! Мы ее возьмем с собой. — Да куда же вы ее такую грязнуху возьмете? Над вами люди будут смеяться. — Нет, возьмем, — говорят. Баба кричит, не пускает. — И где же это видано, чтоб такая неряха да страшилище стала вдруг царской женой? Жаль ей, что это не ее дочка. А те и не слушают. — Нет, — говорят, — одевайся, девка! — Погодите, — говорит, — маленько, пойду приоденусь. Ганна подошла к иве: оделась, обулась и такая стала красавица, что не вздумать не взгадать, только в сказке рассказать. Как вошла в хату, так всю хату и осияла. А баба и слова не вымолвит. Сели в карету и поехали. Как увидел ее царевич — сам не свой. — Скорее, — говорит, — отец, благословляйте. Благословили их; обвенчались они с царевичем и задали пир на весь мир. И живут теперь да хлеб жуют. | |
|
| |
| Просмотров: 1942 | |