Бажов Павел Петрович. Горный мастер
|
Катя - Данилова-то невеста - незамужницей осталась. Года два либо три прошло, как Данило потерялся, - она и вовсе из невестинской поры вышла. За двадцать-то годов, по-нашему, по-заводскому, перестарок считается. Парни таких редко сватают, вдовцы больше. Ну, а эта Катя, видно, пригожая была, к ней всё женихи лезут, а у ней только и слов: - Данилу обещалась. Ее уговаривают: - Что поделаешь! Обещалась, да не вышла. Теперь об этом и поминать не к чему. Давно человек изгиб. Катя на своем стоит: - Данилу обещалась. Может, и придет еще он. Ей толкуют: - Нет его в живых. Верное дело. А она уперлась на своем: - Никто его мертвым не видал, а для меня он и подавно живой. Видят - не в себе девка, - отстали. Иные на смех еще подымать стали: прозвали ее мертвяковой невестой. Ей это прильнуло. Катя Мертвякова да Катя Мертвякова, ровно другого прозванья не было. Тут какой-то мор на людей случился, и у Кати старики-то оба умерли. Родство у нее большое. Три брата женатых да сестер замужних сколько-то. Рассорка промеж ними и вышла - кому на отцовском месте оставаться. Катя видит - бестолковщина пошла, и говорит: - Пойду-ка я в Данилушкову избу жить. Вовсе Прокопьич старый стал. Хоть за ним похожу. Братья-сестры уговаривать, конечно: - Не подходит это, сестра. Прокопьич хоть старый человек, а мало ли что про тебя сказать могут. - Мне-то, - отвечает, - что? Не я сплетницей стану. Прокопьич, поди-ко, мне не чужой. Приемный отец моему Данилу. Тятенькой его звать буду. Так и ушла. Оно и то сказать: семейные не крепко вязались. Про себя думали: лишний из семьи - шуму меньше. А Прокопьич что? Ему по душе пришлось. - Спасибо, - говорит, - Катенька, что про меня вспомнила. Вот и стали они поживать. Прокопьич за станком сидит, а Катя по хозяйству бегает - в огороде там, сварить-постряпать и протча. Хозяйство невелико, конечно, на двоих-то... Катя - девушка проворная, долго ли ей!.. Управится и садится за какое рукоделье: сшить-связать, мало ли. Сперва у них гладенько катилось, только Прокопьичу все хуже да хуже. День сидит, два лежит. Изробился, старый стал. Катя и заподумывала, как они дальше-то жить станут. "Рукодельем женским не прокормишься, а другого ремесла не знаю". Вот и говорит Прокопьичу: - Тятенька! Ты бы хоть научил меня чему попроще. Прокопьичу даже смешно стало. - Что ты это! Девичье ли дело за малахитом сидеть! Отродясь такого не слыхивал. Ну, она все ж таки присматриваться к Прокопьичеву ремеслу стала. Помогала ему, где можно. Распилить там, пошлифовать. Прокопьич и стал ей то-другое показывать. Не то, чтобы настоящее. Бляшку обточить, ручки к вилкам-ножам сделать и протча, что в ходу было. Пустяшно, конечно, дело, копеечно, а все разоставок при случае. Прокопьич недолго зажился. Тут братья-сестры уж понуждать Катю стали: - Теперь тебе заневолю надо замуж выходить. Как ты одна жить будешь? Катя их обрезала: - Не ваша печаль. Никакого мне вашего жениха не надо. Придет Данилушко. Выучится в горе и придет. Братья-сестры руками на нее машут: - В уме ли ты, Катерина? Эдакое и говорить грех! Давно умер человек, а она его ждет! Гляди, еще блазнить (мерещиться) станет. - Не боюсь, - отвечает, - этого. Тогда родные спрашивают: - Чем ты хоть жить-то станешь? - Об этом, - отвечает, - тоже не заботьтесь. Продержусь одна. Братья-сестры так поняли, что от Прокопьича деньжонки остались, и опять за свое: - Вот и вышла дура! Коли деньги есть, мужика беспременно в доме надо. Не ровен час, - поохотится кто за деньгами. Свернут тебе башку, как куренку. Только и свету видела. - Сколько, - отвечает, - на мою долю положено, столько и увижу. Братья-сестры долго еще шумели. Кто кричит, кто уговаривает, кто плачет, а Катя заколодила свое: - Продержусь одна. Никакого вашего жениха не надо. Давно у меня есть. Осердились, конечно, родные: - В случае, к нам и глаз не показывай! - Спасибо, - отвечает, - братцы милые, сестрицы любезные! Помнить буду. Сами-то не забудьте - мимо похаживайте! Смеется, значит. Ну, родня и дверями хлоп. Осталась Катя одна-одинешенька. Поплакала, конечно, сперва, потом и говорит: - Врешь! Не поддамся! Вытерла слезы и по хозяйству занялась. Мыть да скоблить - чистоту наводить. Управилась - и сразу к станку села. Тут тоже свой порядок наводить стала. Что ей не нужно, то подальше, а что постоянно требуется, то под руку. Навела так-то порядок и хотела за работу садиться: "Попробую сама хоть одну бляшку обточить". Хватилась, а камня подходящего нет. Обломки Данилушковой дурман-чашки остались, да Катя берегла их. В особом узле они были завязаны. И Прокопьича камня, конечно, много было. Только Прокопьич до смерти на больших работах сидел. Ну, и камень все крупный. Обломышки да кусочки все подобрались - порасходовались на мелкую поделку. Вот Катя и думает: "Надо, видно, сходить на руднишных отвалах поискать. Не попадет ли подходящий камешок". От Данилы да и от Прокопьича она слыхала, что они у Змеиной горки брали. Вот туда и пошла. На Гумешках, конечно, всегда народ: кто руду разбирает, кто возит. Глядят на Катю-то - куда она с корзинкой пошла. Кате это нелюбо, что на нее зря глаза пялят. Она и не стала на отвалах с этой стороны искать, обошла горку-то. А там еще лес рос. Вот Катя по этому лесу и забралась на самую Змеиную горку, да тут и села. Горько ей стало - Данилушку вспомнила. Сидит на камне, а слезы так и бегут. Людей нет, лес кругом, - она и не сторожится. Так слезы на землю и каплют. Поплакала, глядит - у самой ноги малахит-камень обозначился, только весь в земле сидит. Чем его возьмешь, коли ни кайлы, ни лома? Катя все-таки пошевелила его рукой. Показалось, что камень не крепко сидит. Вот она и давай прутиком каким-то землю отгребать от камня. Отгребла, сколько можно, стала вышатывать. Камень и подался. Как хрупнуло снизу, - ровно сучок обломился. Камешок небольшой, вроде плитки. Толщиной пальца в три, шириной в ладонь, а длиной не больше двух четвертей. Катя даже подивилась. - Как раз по моим мыслям. Распилю его, так сколько бляшек выйдет. И потери самый пустяк. Принесла камень домой и сразу занялась распиливать. Работа не быстрая, а Кате еще надо по домашности управляться. Глядишь, весь день в работе, и скучать некогда. Только как за станок садиться, все про Данилушку вспомнит: - Поглядел бы он, какой тут новый мастер объявился. На его-то да Прокопьичевом месте сидит! Нашлись, конечно, охальники. Как без этого... Ночью под какой-то праздник засиделась Катя за работой, а трое парней и перелезли к ней в ограду. Попугать хотели али и еще что - их дело, только все выпивши. Катя ширкает пилой-то и не слышит, что у ней в сенках люди. Услышала, когда уж в избу ломиться стали: - Отворяй, мертвякова невеста! Принимай живых гостей! Катя сперва уговаривала их: - Уходите, ребята! Ну, им это ничего. Ломятся в дверь, того и гляди - сорвут. Тут Катя скинула крючок, расхлобыснула двери и кричит: - Заходи, нето. Кого первого лобанить? Парни глядят, а она с топором. - Ты, - говорят, - без шуток! - Какие - отвечает, - шутки! Кто за порог, того и по лбу. Парни хоть пьяные, а видят - дело нешуточное. Девка возрастная, оплечье крутое, глаз решительный, и топор, видать, в руках бывал. Не посмели ведь войти-то. Пошумели-пошумели, убрались да еще сами же про это рассказали. Парней и стали дразнить, что они трое от одной девки убежали. Им это не полюбилось, конечно, они и сплели, будто Катя не одна была, а за ней мертвяк стоял. - Да такой страшный, что заневолю убежишь. Парням поверили - не поверили, а по народу с той поры пошло: - Нечисто в этом доме. Недаром она одна-одинешенька живет. До Кати это донеслось, да она печалиться не стала. Еще подумала: "Пущай плетут. Мне так-то и лучше, если побаиваться станут. Другой раз, глядишь, не полезут". Соседи и на то дивятся, что Катя за станком сидит. На смех ее подняли: - За мужичье ремесло принялась! Что у нее выйдет! Это Кате солонее пришлось. Она и сама подумывала: "Выйдет ли у меня у одной-то?" Ну, все ж таки с собой совладала: "Базарский товар! Много ли надо? Лишь бы гладко было... Неуж и того не осилю?" Распилила Катя камешок. Видит - узор на редкость пришелся, и как намечено, в котором месте поперек отпилить. Подивилась Катя, как ловко все пришлось. Поделила по-готовому, обтачивать стала. Дело не особо хитрое, а без привычки тоже не сделаешь. Помаялась сперва, потом научилась. Хоть куда бляшки вышли, а потери и вовсе нет. Только и в брос, что на сточку пришлось. Наделала Катя бляшек, еще раз подивилась, какой выходной камешок оказался, и стала смекать, куда сбыть поделку. Прокопьич такую мелочь в город, случалось, возил и там все в одну лавку сдавал. Катя много раз про эту лавку слыхала. Вот она и придумала сходить в город. "Спрошу там, будут ли напередки мою поделку принимать". Затворила избушку и пошла пешочком. В Полевой и не заметили, что она в город убралась. Узнала Катя, где тот хозяин, который у Прокопьича поделку принимал, и заявилась прямо в лавку. Глядит - полно тут всякого камня, а малахитовых бляшек целый шкап за стеклом. Народу в лавке много. Кто покупает, кто поделку сдает. Хозяин строгий да важный такой. Катя сперва и подступить боялась, потом насмелилась и спрашивает: - Не надо ли малахитовых бляшек? Хозяин пальцем на шкап указал: - Не видишь, сколь у меня добра этого? Мастера, которые работу сдавали, припевают ему: - Много ноне на эту поделку мастеров развелось. Только камень переводят. Того не понимают, что для бляшки узор хороший требуется. Один-то мастер из полевских. Он и говорит хозяину потихоньку: - Недоумок эта девка. Видели ее соседи за станком-то. Вот, поди, настряпала. Хозяин тогда и говорит: - Ну-ко, покажи, с чем пришла? Катя и подала ему бляшку. Поглядел хозяин, потом на Катю уставился и говорит: - У кого украла? Кате, конечно, это обидно показалось. По-другому она заговорила: - Какое твое право, не знаючи человека, эдак про него говорить? Гляди вот, если не слепой! У кого можно столько бляшек на один узор украсть? Ну-ко, скажи! - и высыпала на прилавок всю поделку. Хозяин и мастера видят - верно, на один узор. И узор редкостный. Будто из середины-то дерево выступает, а на ветке птица сидит и внизу тоже птица. Явственно видно и сделано чисто. Покупатели слышали этот разговор, потянулись тоже поглядеть, только хозяин сразу все бляшки прикрыл. Нашел заделье. - Не видно кучей-то. Сейчас я их под стекло разложу. Тогда и выбирайте, что кому любо. - А сам Кате говорит: - Иди вон в ту дверь. Сейчас деньги получишь. Пошла Катя, и хозяин за ней. Затворил дверку, спрашивает: - Почем сдаешь? Катя слыхала от Прокопьича цены. Так и сказала, а хозяин давай хохотать: - Что ты!.. Что ты! Такую-то цену я одному полевскому мастеру Прокопьичу платил да еще его приемышу Данилу. Да ведь то мастера были! - Я, - отвечает, - от них и слыхала. Из той же семьи буду. - Вон что! - удивился хозяин. - Так это, видно, у тебя Данилова работа осталась? - Нет, - отвечает, - моя - Камень, может, от него остался? - И камень сама добывала. Хозяин, видать, не верит, а только рядиться не стал. Рассчитался по-честному да еще говорит: - Вперед случится такое сделать, неси. Безотказно принимать буду и цену положу настоящую. Ушла Катя, радуется, - сколько денег получила! А хозяин те бляшки под стекло выставил. Покупатели набежали: - Сколько? Он, конечно, не ошибся, - в десять раз против купленного назначил, да и наговаривает: - Такого узора еще не бывало. Полевского мастера Данилы работа. Лучше его не сделать. Пришла Катя домой, а сама все дивится: - Вот штука какая! Лучше всех мои бляшки оказались! Хорош камешок попался. Случай, видно, счастливый подошел. - Потом и хватилась: - А не Данилушко ли это мне весточку подал? Подумала так, скрутилась и побежала на Змеиную горку. А тот малахитчик, который хотел Катю перед городским купцом оконфузить, тоже домой воротился. Завидно ему, что у Кати такой редкостный узор получился. Он и придумал: - Надо поглядеть, где она камень берет. Не новое ли какое место ей Прокопьич либо Данило указали? Увидел, что Катя куда-то побежала, он и пошел за ней. Видит - Гумешки она обошла стороной и куда-то за Змеиную горку пошла. Мастер туда же, а сам думает: "Там лес. По лесу-то к самой ямке прокрадусь". Зашли в лес. Катя вовсе близко и нисколько не сторожится, не оглядывается, не прислушивается. Мастер радуется, что ему так легонько достанется новое место. Вдруг в сторонке что-то зашумело, да так, что мастер даже испугался. Остановился. Что такое? Пока он так-то разбирался, Кати и не стало. Бегал он, бегал по лесу. Еле выбрался к Северскому пруду - версты, поди, за две от Гумешек. Катя сном дела не знала, что за ней подглядывают. Забралась на горку, к тому самому месту, где первый камешок брала. Ямка будто побольше стала, а сбоку опять такой же камешок видно. Пошатала его Катя, он и отстал. Опять, как сучок, хрупнул. Взяла Катя камешок и заплакала-запричитала. Ну, как девки-бабы по покойнику ревут, всякие слова собирают: - На кого ты меня, мил сердечный друг, покинул, - и протча тако... Наревелась, будто полегче стало, стоит - задумалась, в руднишную сторону глядит. Место тут вроде полянки. Кругом лес густой да высокий, а в руднишную сторону помельче пошел. Время на закате. По низу от лесу на полянке темнеть стало, а в то место - к руднику солнышко пришлось. Так и горит это место, и все камешки на нем блестят. Кате это любопытно показалось. Хотела поближе подойти. Шагнула, а под ногой и схрупало. Отдернула она ногу, глядит - земли-то под ногами нет. Стоит она на каком-то высоком дереве, на самой вершине. Со всех сторон такие же вершины подошли. В прогалы меж деревьями внизу видно травы да цветы, и вовсе они на здешние не походят. Другая бы на Катином месте перепугалась, крик-визг подняла, а она вовсе о другом подумала: "Вон она, гора, раскрылась! Хоть бы на Данилушку взглянуть!" Только подумала и видит через прогалы - идет кто-то внизу, на Данилушку походит и руки вверх тянет, будто сказать что хочет. Катя свету не взвидела, так и кинулась к нему... с дерева-то! Ну, а пала тут же на землю, где стояла. Образумилась да и говорит себе: - Верно, что блазнить мне стало. Надо поскорее домой идти. Идти надо, а сама сидит да сидит, все ждет, не вскроется ли еще гора, не покажется ли опять Данилушко. Так до потемок и просидела. Тогда только и домой пошла, а сама думает: "Повидала все-таки Данилушку". Тот мастер, который за Катей подглядывал, домой к этому времени выбежал. Поглядел - избушка у Кати заперта. Он и притаился, - посмотрю, что она притащила. Видит - идет Катя, он и встал поперек дороги: - Ты куда это ходила? - На Змеиную, - отвечает. - Ночью-то? Что там делать? - Данилу повидать... Мастер так и шарахнулся, а на другой день по заводу шепотки поползли: - Вовсе рехнулась мертвякова невеста. По ночам на Змеиную ходит, покойника ждет. Как бы еще завод не подожгла, с малого-то ума. Братья-сестры прослышали, опять прибежали, давай строжить да уговаривать Катю. Только она и слушать не стала. Показала им деньги и говорит: - Это, думаете, откуда у меня? У хороших мастеров не берут, а мне за перводелку столько отвалили! Почему так? Братья слышали про ее-то удачу и говорят: - Случай счастливый вышел. О чем тут говорить. - Таких, - отвечает, случаев не бывало. Это мне Данило сам такой камень подложил и узор вывел. Братья смеются, сестры руками машут: - И впрямь рехнулась! Надо приказчику сказать. Как бы всамделе завод не подожгла! Не сказали, конечно. Постыдились сестру-то выдавать. Только вышли да и сговорились: - Надо за Катериной глядеть. Куда пойдет - сейчас же за ней бежать. А Катя проводила родню, двери заперла да принялась новый-то камешок распиливать. Пилит да загадывает: - Коли такой же издастся, значит, не поблазнило мне - видала я Данилушку. Вот она и торопится распилить. Поглядеть-то ей поскорее охота, как по-настоящему узор выйдет. Ночь уж давно, а Катя все за станком сидит. Одна сестра проснулась в эту пору, увидела огонь в избе, подбежала к окошку, смотрит сквозь щелку в ставне и дивится: - И сон ее не берет! Наказанье с девкой! Отпилила Катя досочку - узор и обозначился. Еще лучше того-то. Птица с дерева книзу полетела, крылья расправила, а снизу навстречу другая летит. Пять раз этот узор на досочке. Из точки в точку намечено, как поперек распилить. Катя тут и думать не стала. Схватилась да и побежала куда-то. Сестра за ней. Дорогой-то постучалась к братьям - бегите, дескать, скорей. Выбежали братья, еще народ сбили. А уже светленько стало. Глядят - Катя мимо Гумешек бежит. Туда все и кинулись, а она, видно, и не чует, что народ за ней. Пробежала рудник, потише пошла в обход Змеиной горки. Народ тоже призадержался - посмотрим, дескать, что она делать будет. Катя идет, как ей привычно, на горку. Взглянула, а лес кругом какой-то небывалый. Пощупала рукой дерево, а оно холодное да гладкое, как камень шлифованный. И трава понизу тоже каменная оказалась, и темно еще тут. Катя и думает: "Видно, я в гору попала". Родня да народ той порой переполошились: - Куда она девалась? Сейчас близко была, а не стало! Бегают, суетятся. Кто на горку, кто кругом горки. Перекликаются друг с дружкой: "Там не видно?" А Катя ходит в каменном лесу и думает, как ей Данилу найти. Походила-походила да и закричала: - Данило, отзовись! По лесу голк пошел. Сучья запостукивали: "Нет его! Нет его! Нет его!" Только Катя не унялась. - Данило, отзовись! По лесу опять: "Нет его! Нет его!" Катя снова: - Данило, отзовись! Тут Хозяйка горы перед Катей и показалась. - Ты зачем, - спрашивает, - в мой лес забралась? Чего тебе? Камень, что ли, хороший ищешь? Любой бери да уходи поскорее! Катя тут и говорит: - Не надо мне твоего мертвого камня! Подавай мне живого Данилушку. Где он у тебя запрятан? Какое твое право чужих женихов сманивать? Ну, смелая девка. Прямо на горло наступать стала. Это Хозяйке-то! А та ничего, стоит спокойненько: - Еще что скажешь? - А то и скажу - подавай Данилу! У тебя он... Хозяйка расхохоталась да и говорит: - Ты, дура-девка, знаешь ли, с кем говоришь? - Не слепая, - кричит, - вижу. Только не боюсь тебя, разлучница! Нисколечко не боюсь! Сколь ни хитро у тебя, а ко мне Данило тянется. Сама видала. Что, взяла? Хозяйка тогда и говорит: - А вот послушаем, что он сам скажет. До того в лесу темненько было, а тут сразу ровно он ожил. Светло стало. Трава снизу разными огнями загорелась, деревья одно другого краше. В прогалы полянку видно, а на ней цветы каменные, и пчелки золотые, как искорки, над теми цветами. Ну, такая, слышь-ко, красота, что век бы не нагляделся. И видит Катя - бежит по этому лесу Данило. Прямо к ней. Катя навстречу кинулась: "Данилушко!" - Подожди, - говорит Хозяйка и спрашивает: - Ну, Данило-мастер, выбирай - как быть? С ней пойдешь - все мое забудешь, здесь останешься - ее и людей забыть надо. - Не могу, - отвечает, - людей забыть, а ее каждую минуту помню. Тут Хозяйка улыбнулась светленько и говорит: - Твоя взяла, Катерина! Бери своего мастера. За удалость да твердость твою вот тебе подарок. Пусть у Данилы все мое в памяти останется. Только вот это пусть накрепко забудет! - И полянка с диковинными цветами сразу потухла. - Теперь ступайте в ту сторону, - указала Хозяйка да еще упредила: - Ты, Данило, про гору людям не сказывай. Говори, что на выучку к дальнему мастеру ходил. А ты, Катерина, и думать забудь, что я у тебя жениха сманивала. Сам он пришел за тем, что теперь забыл. Поклонилась тут Катя: - Прости на худом слове! - Ладно, - отвечает, - что каменной сделается! Для тебя говорю, чтоб остуды у вас не было. Пошли Катя с Данилой по лесу, а он все темней да темней, а под ногами неровно - бугры да ямки. Огляделись, а они на руднике - на Гумешках. Время еще раннее, и людей на руднике нет. Они потихоньку и пробрались домой. А те, что за Катей побежали, все еще по лесу бродят да перекликаются: "Там не видно?" Искали-искали - не нашли. Прибежали домой, а Данило у окошка сидит. Испугались, конечно. Чураются, заклятья разные говорят. Потом видят - трубку Данило набивать стал. Ну и отошли. "Не станет же, - думают, - мертвяк трубку курить". Подходить стали один по одному. Глядят - и Катя в избе. У печки толкошится, а сама веселехонька. Давно ее такой не видали. Тут и вовсе осмелели, в избу вошли, спрашивать стали: - Где это тебя, Данило, давно не видно? - В Колывань, - отвечает, - ходил. Прослышал про тамошнего мастера по каменному делу, будто лучше его нет по работе. Вот и заохотило поучиться маленько. Тятенька покойный отговаривал. Ну, а я посамовольничал - тайком ушел, Кате вон только сказался. - Пошто, - спрашивают, - чашу свою разбил? - Ну, мало ли... С вечорки пришел... Может, выпил лишка... Не по мыслям пришлась, вот и ахнул. У всякого мастера такое, поди, случалось. О чем говорить. Тут братья-сестры к Кате приступать стали, почему не сказала про Колывань-то. Только от Кати тоже немного добились. Сразу отрезала: - Чья бы корова мычала, моя бы молчала. Мало я вам сказывала, что Данило живой. А вы что? Женихов мне подсовывали да с пути сбивали! Садитесь-ка лучше за стол. Испеклась у меня чирла-то (яичница-глазуья. - Ред.). На том дело и кончилось. Посидела родня, поговорили о том, другом, разошлась. Вечером пошел Данило к приказчику объявиться. Тот пошумел, конечно. Ну, все-таки уладили дело. Вот и стали Данило с Катей в своей избушке жить. Хорошо, сказывают, жили, согласно. По работе-то Данилу все горным мастером звали. Против него никто не мог сделать. И достаток у них появился. Только нет-нет - и задумается Данило. Катя понимала, конечно, - о чем, да помалкивала. Источник: http://fairy-tales.su | |
|
| |
| Просмотров: 1548 | |