Родари Джанни. Джельсомино в Стране Лгунов: глава 1-5
|
Глава первая в которой Джельсомино забивает гол, а потом начинается самое интересное Эту историю Джельсомино рассказал мне сам. И я чуть было не оглох, пока дослушал ее до конца, хотя и набил себе в уши с полкило ваты. Дело в том, что у Джельсомино невероятно оглушительный голос. Даже когда он говорит шепотом, его слышат пассажиры реактивных самолетов, летящих на высоте десять тысяч метров над уровнем моря и над его головой. Теперь Джельсомино уже знаменитый певец. Его знают повсюду – от Северного полюса до Южного! Он придумал себе громкое и пышное имя, но его даже не стоит упоминать здесь, потому что вы, конечно, сто раз встречали его в газетах. А в детстве его звали Джельсомино. Пусть же под этим именем он и действует в нашей истории. Так вот, жил да был однажды самый обыкновенный мальчик, быть может, ростом даже поменьше других ребят. Но едва он появился на свет, как всем стало ясно, что природа наделила его совершенно необыкновенным голосом. Джельсомино родился в глухую ночную пору, и люди в селении тотчас повскакали с постелей, вообразив, что слышат заводские гудки, зовущие на работу. Но это был всего‑навсего крик Джельсомино, который пробовал голос, как это делают все только что появившиеся на свет дети. К счастью, Джельсомино быстро научился спать с вечера до утра, как и подобает всем порядочным людям, кроме газетных репортеров и ночных сторожей. Его первый крик раздавался ровно в семь часов утра, как раз в ту минуту, когда людям надо было вставать, чтобы идти на работу. Заводские гудки стали теперь ненужными, и их скоро выбросили на свалку. Когда Джельсомино исполнилось шесть лет, он пошел в школу. Учитель начал перекличку и вскоре дошел до буквы «Д». – Джельсомино! – произнес он. – Здесь! – радостно ответил новичок. И вдруг раздался грохот – классная доска разлетелась на куски и превратилась в груду обломков. – Кто разбил доску? – строго спросил учитель и взялся за указку. Все молчали. – Что ж, повторим перекличку, – сказал учитель. Он снова начал с буквы «А». – Это ты бросил камень? – спрашивал он каждого ученика. – Не я… Не я… – испуганно отвечали мальчики. Когда учитель снова дошел до буквы «Д», Джельсомино встал и тоже вполне искренне сказал: – Не я, синьор… Но он не успел сказать «учитель» – оконные стекла последовали примеру доски. На этот раз учитель внимательно следил за классом и мог поручиться, что ни у кого из его сорока учеников не было в руках рогатки. «Наверное, это напроказил кто‑нибудь на улице, – решил он, – какой‑нибудь сорванец, который, вместо того чтобы сидеть в классе, шатается с рогаткой и разоряет птичьи гнезда. Вот доберусь до него, возьму за ухо и отведу в полицию». В то утро все на этом и кончилось. Но на следующий день учитель снова стал делать перекличку и снова дошел до имени Джельсомино. – Здесь! – ответил наш герой и гордо осмотрелся, в восторге оттого, что он снова в школе. «Трах‑тарарах‑цвяк‑цвяк‑цвяк!» – сразу же ответило ему окно. Стекла, которые служитель вставил всего полчаса назад, посыпались во двор. – Странное дело, – заметил учитель, – стоит дойти до твоего имени, как начинаются несчастья. А, все понятно, мой мальчик! У тебя слишком громкий голос! Когда ты кричишь, получается что‑то вроде урагана. Так что, если ты не хочешь разорить школу и наше село, тебе придется отныне разговаривать только шепотом. Договорились? Джельсомино, покраснев от стыда и смущения, попробовал возразить: – Но, синьор учитель, это же не я! «Трах‑бах‑тарарах!» – отозвалась новая классная доска, которую служитель только что принес из магазина. – А вот тебе и доказательство! – заключил учитель. Но, увидев, что по щекам Джельсомино текут крупные слезы, он подошел к мальчику и ласково погладил его по голове: – Послушай меня хорошенько, сынок. Твой голос может принести тебе либо множество бед, либо великое счастье. А пока старайся как можно реже пользоваться им. За хорошее молчание еще никого не бранили. Всем известно, что слово – серебро, а молчание – золото. С этого дня для Джельсомино начались адские мучения. В школе, чтобы не натворить новых бед, он сидел, зажав рот платком. Но все равно его голос так гремел, что остальным школьникам приходилось затыкать себе уши пальцами. Учитель старался вызывать его как можно реже. Но учился Джельсомино отменно, и учитель был уверен, что все уроки он знает назубок. Ну а дома, когда Джельсомино, рассказывая о своих школьных подвигах, вдребезги разбил дюжину стаканов, ему тоже строго‑настрого запретили открывать рот. Чтобы отвести душу, Джельсомино уходил куда‑нибудь подальше от селения – в лес, в поле или на берег озера. Убедившись, что он один и поблизости нет застекленных окон, Джельсомино ложился ничком на землю и начинал петь. Через несколько минут земля словно оживала: кроты, муравьи, гусеницы – в общем, все живущие под землей звери и насекомые разбегались кто куда, думая, что началось землетрясение. Только один‑единственный раз Джельсомино позабыл про осторожность. Дело было в воскресенье, и на стадионе шла решающая футбольная встреча. Джельсомино не был заядлым болельщиком, но игра мало‑помалу захватила и его. И вот настал момент, когда местная команда, подгоняемая неистовыми криками своих болельщиков, бросилась в атаку. (Сам‑то я не очень понимаю, что это такое – броситься в атаку, потому что плохо разбираюсь в футболе. Я пересказываю все это со слов Джельсомино. Но если вы читаете спортивные газеты, то уж, конечно, поймете, в чем тут дело.) – Давай! Давай! – орали болельщики. – Давай! – крикнул во весь голос и Джельсомино. Как раз в эту минуту правый крайний послал мяч центральному нападающему. Но мяч, поднявшись на глазах у всех в воздух, вдруг на полдороге свернул в сторону и, гонимый какой‑то неведомой силой, влетел прямо в ворота противника. – Гол! – взорвались зрители. – Вот это удар! – воскликнул кто‑то. – Видели, как тонко он был рассчитан? До одного миллиметра! У этого парня золотые ноги! Но Джельсомино, придя в себя, понял, что допустил оплошность. «Так и есть, – подумал он, – я забил этот гол своим голосом. Нужно будет взять себя в руки, а то спорту придет конец. И пожалуй, надо, чтоб было справедливо, – забью‑ка я гол и в другие ворота. Тогда все встанет на свои места!». Во втором тайме и в самом деле представился подходящий случай. Когда команда противника перешла в нападение, Джельсомино снова закричал: «Давай!» – и загнал мяч в ворота своей команды. Можете себе представить, как обливалось кровью его сердце! Даже через много лет, рассказывая мне об этом случае, Джельсомино сказал: – Я бы дал отрубить себе палец, лишь бы не забивать этого гола! Но не забить его я не мог. Иначе было бы несправедливо. – А ведь на твоем месте кто угодно подыграл бы своей любимой команде, – заметил я. Кто угодно, но только не Джельсомино! Он был честен и правдив, как прозрачная родниковая вода. Таким он и рос, и скоро из мальчика стал юношей. Правда, роста он был скорее низкого, чем высокого, а сложения скорее щуплого, чем крепкого. Так что имя его – Джельсомино, что означает «маленький жасмин», – очень подходило ему. Будь у него имя потяжелее, он, пожалуй, нажил бы себе горб, нося его. Когда Джельсомино подрос, он оставил школу и стал заниматься крестьянским трудом. Наверное, он так бы и прожил всю жизнь, и мне не пришлось бы рассказывать о нем, не попади он в одну неприятную историю, о которой вы сейчас и узнаете. Глава вторая прочитав которую вы поймете, что если от вашего голоса падают груши, то лучше скрывать это от соседей Однажды утром Джельсомино вышел в сад и увидел, что груши уже поспели. Ведь груши – они такие: никому ни гугу, а сами зреют да спеют. И в одно прекрасное утро вы обнаруживаете вдруг, что они совсем уже поспели и пора их снимать. «Жаль, что я не захватил лестницу, – подумал Джельсомино. – Придется пойти за нею домой. А заодно уж захвачу и жердь, чтобы сбивать груши с самых высоких веток». Но в эту самую минуту ему пришла озорная мысль. «А если попробовать голосом?» – подумал он. Он встал под грушевым деревом и не то в шутку, не то всерьез крикнул: – А ну‑ка, груши, падайте вниз! «Пата‑пум, пата‑пум!» – ответили ему груши и дождем посыпались на землю. Джельсомино подошел к другому дереву и проделал то же самое. И каждый раз, когда он кричал «Падайте!», груши, словно только того и ждали, срывались с веток и шлепались на землю. Джельсомино очень обрадовался. «Я не затратил на это никакого труда, – подумал он. – Жаль, раньше не догадался, что голос может заменить и жердь, и лестницу!» Пока Джельсомино собирал свои груши, его заметил крестьянин, работавший на соседнем огороде. Он протер глаза, ущипнул себя за нос, взглянул еще раз и, когда окончательно убедился, что не спит, сразу же со всех ног побежал за своей женой. – Иди‑ка посмотри, – сказал он, дрожа от страха. – Я думаю, наш сосед – злой колдун! Жена взглянула на Джельсомино, упала на колени и воскликнула: – Да что ты! Это же добрый волшебник! – Ая говорю тебе, что колдун! – А я тебе говорю, что добрый волшебник! До этого дня муж и жена жили довольно мирно. Теперь же один схватился за лопату, другая – за мотыгу, и оба приготовились защищать свое мнение с оружием в руках. Но тут крестьянин предложил: – Давай позовем соседей. Пусть они тоже посмотрят, и послушаем, что они скажут! Эта мысль понравилась женщине: ведь, созвав соседей, можно и поболтать с кумушками. Она бросила мотыгу. Еще до наступления вечера все селение знало о случившемся. Мнения разделились: одни утверждали, что Джельсомино добрый волшебник, другие – что он злой колдун. Споры разгорались и росли, словно волны на море, когда поднимается сильный ветер. Вспыхнули ссоры, и кое‑кто даже пострадал. К счастью, легко. Так, например, один крестьянин обжегся трубкой, потому что, увлекшись спором, сунул ее в рот не тем концом. Полицейские не могли решить, кто прав, кто виноват, и поэтому никого не арестовывали, а только переходили от одной группы к другой и просили всех разойтись. Самые упрямые спорщики направились к саду Джельсомино. Одни хотели прихватить что‑нибудь на память, потому что считали эту землю волшебной, а другие шли, чтобы стереть домик Джельсомино с лица земли, потому что считали его заколдованным. Джельсомино, увидев толпу, решил, что вспыхнул пожар, и схватил ведро, чтобы помочь заливать огонь. Но люди остановились у его сада, и Джельсомино услышал, что речь идет о нем. – Вот он, вот он! Добрый волшебник! – Какой там волшебник! Это злой колдун. Видите, у него в руках заколдованное ведро! – Давайте отойдем подальше! Еще плеснет на нас этой штукой – пропадем ни за грош! – Какой штукой? – Вы что, ослепли? В этом ведре смола! Прямехонько из ада! Попадет на тело хоть капля – насквозь прожжет. И ни один врач потом не залечит! – Да нет же, он святой, святой! – Мы видели, Джельсомино, как ты приказывал грушам поспевать, и они поспевали, приказывал падать, и они падали… – Вы с ума сошли, что ли? – воскликнул Джельсомино. – Это же все из‑за моего голоса! Когда я кричу, воздух беснуется, как в бурю… – Да, да, мы знаем! – закричала какая‑то женщина. – Ты творишь чудеса своим голосом. – Это не чудеса! Это колдовство! Джельсомино в сердцах швырнул на землю ведро, скрылся в доме и заперся на крюк. «Ну вот и кончилась спокойная жизнь, – подумал он. – Теперь нельзя будет и шагу ступить, так и будут ходить за мной следом. По вечерам только и разговоров будет что обо мне. Моим именем начнут пугать непослушных ребятишек. Нет, лучше, пожалуй, уйти куда‑нибудь отсюда. Да и что мне делать в этом селении? Мать с отцом умерли, друзья погибли на войне. Пойду‑ка я по свету да попробую добыть счастье своим голосом. Говорят, есть люди, которым даже платят за их пение. Это очень странно – получать деньги за то, что доставляет такое удовольствие. Но все же за пение платят. Кто знает, быть может, и мне удастся стать певцом?» Приняв такое решение, он сложил свои скудные пожитки в заплечный мешок и вышел на улицу. Толпа зашумела и расступилась перед ним. Джельсомино не взглянул ни на кого. Он смотрел прямо перед собой и молчал. Но, отойдя подальше, обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на свой дом. Толпа все еще не расходилась. Люди указывали на него пальцами, словно он был привидением. «Подшучу‑ка я над ними на прощанье», – подумал Джельсомино и, вздохнув поглубже, заорал что было мочи: – До свиданья! В ту же минуту порывом ветра у мужчин сорвало шапки, а старушки бросились вдогонку за своими париками, прикрывая руками голые, как яичко, головы. – Прощайте‑е, прощайте‑е‑е! – повторил Джельсомино, от души смеясь над первой в своей жизни озорной проделкой. Шапки и парики взвились, словно стайка перелетных птиц, к облакам и вскоре скрылись из виду. Потом стало известно, что они улетели за много километров, а некоторые из них даже за границу. Через несколько дней Джельсомино тоже пересек границу и попал в самую необыкновенную страну, какая только может быть на свете. Глава третья в которой вы узнаете, откуда взялся Цоппино Первое, что увидел Джельсомино, попав в эту незнакомую страну, была блестящая серебряная монета. Она лежала на мостовой, невдалеке от тротуара, на самом виду. «Странно, что никто не подобрал ее, – подумал Джельсомино. – Я‑то уж, конечно, не пройду мимо. Мои деньги кончились еще вчера, а сегодня у меня во рту не было еще и маковой росинки». Он подошел к кучке людей, которые наблюдали за ним и о чем‑то шептались, и показал им монету. – Не вы ли, синьоры, потеряли эту монетку? – спросил он шепотом, чтобы никого не напугать своим голосом. – Проваливай, – отвечали ему, – да спрячь ее подальше, если не хочешь нажить неприятностей! – Извините, пожалуйста, – смущенно пробормотал Джельсомино и, не задавая лишних вопросов, направился к магазину с многообещающей вывеской «Съестные припасы». В витрине вместо колбас и банок с вареньем громоздились горы тетрадей, коробки акварельных красок и пузырьки с чернилами. «Должно быть, это универмаг и здесь можно купить что хочешь», – решил Джельсомино и, полный надежд, вошел в магазин. – Добрый вечер! – любезно приветствовал его хозяин. «По правде говоря, – мелькнуло в голове Джельсомино, – я не слышал, чтобы пробило хотя бы полдень. Ну да ладно, не стоит обращать внимания на такие пустяки». И, говоря своим обычным шепотом, от которого люди все‑таки едва не глохли, он осведомился: – Не могу ли я купить у вас хлеба? – Разумеется, дорогой синьор. Вам сколько – один пузырек или два? Красного или фиолетового? – Нет, нет, только не фиолетового! – испугался Джельсомино. – И потом, вы в самом деле продаете его бутылками? Хозяин магазина расхохотался: – А как же его еще продавать? Может быть, у вас его ломтями режут? Да вы только взгляните, какой прекрасный хлеб в моем магазине. И, говоря это, он показал на полки, где ровными шеренгами выстроились сотни пузырьков с чернилами самых разных цветов. А съедобного там не было и в помине – ни крошки сыра, ни даже яблочной кожуры. «Может быть, он сошел с ума? – подумал Джельсомино. – Если так, то лучше не перечить ему». – Это верно, у вас великолепный хлеб, – согласился он, показывая на пузырек с красными чернилами. Уж очень ему хотелось услышать, что скажет хозяин. – В самом деле? – просиял тот. – Это самый лучший зеленый хлеб, какой когда‑либо поступал в продажу. – Зеленый? – Ну конечно. Простите, может быть, вы плохо видите? Джельсомино готов был поклясться, что перед ним пузырек с красными чернилами. Он уже придумывал подходящий предлог, чтобы убраться отсюда подобру‑поздорову и поискать другого продавца, который еще не успел спятить с ума, как вдруг его осенила хорошая мысль. – Послушайте, – сказал он, – за хлебом я зайду попозже. А сейчас скажите мне, если вас не затруднит, где тут можно купить хороших чернил? – О, пожалуйста! – ответил хозяин все с той же любезной улыбкой. – Вон там, перейдя через дорогу, вы найдете самый лучший в нашем городе канцелярский магазин. В витринах этого магазина были выставлены аппетитные караваи хлеба, пирожные, макароны, лежали горы сыров и образовались целые заросли колбас и сосисок. «Я так и думал, – решил Джельсомино, – тот продавец не в своем уме, оттого он и называет чернила хлебом, а хлеб чернилами. Этот магазин мне нравится гораздо больше». Он вошел в магазин и попросил взвесить ему полкило хлеба. – Хлеба? – удивился продавец. – Вы, наверное, ошиблись. Хлебом торгуют в магазине напротив, а мы продаем только канцелярские товары. – И широким жестом он указал на съестные припасы. «Теперь я понял, – сообразил Джельсомино, – в этой стране все называется наоборот! И если назовешь хлеб хлебом, тебя никто не поймет». – Свешайте мне, пожалуйста, полкило чернил, – сказал он продавцу. Тот отвесил полкило хлеба, завернул покупку по всем правилам в бумагу и протянул Джельсомино. – И немножко вот этого, – добавил Джельсомино и показал на круг швейцарского сыра, не решаясь назвать его. – Синьору угодно немного ластика? – подхватил продавец. – Сию минуту! Он отрезал добрый кусок сыра, взвесил его и завернул в бумагу. Джельсомино облегченно вздохнул и бросил на прилавок серебряную монету. Продавец взглянул на нее, взял в руки и стал внимательно рассматривать, затем раза два бросил на Прилавок, послушал, как она звенит, посмотрел на нее через увеличительное стекло и даже попробовал на зуб. Наконец он вернул ее Джельсомино и ледяным тоном произнес: – Мне очень жаль, молодой человек, но ваша монета настоящая. – Вот и хорошо! – обрадовался Джельсомино. – Как бы не так! Повторяю вам: ваша монета настоящая и я не могу ее принять. Давайте сюда ваши покупки и идите своей дорогой. Ваше счастье, что мне лень идти на улицу и звать полицию. Разве вы не знаете, что полагается за хранение нефальшивых монет? Тюрьма. – Да ведь я… – Не кричите, я не глухой! Идите же, идите… Принесите мне фальшивую монету, и покупки – ваши. Видите, я даже не разворачиваю пакеты. Только отложу их в сторону, хорошо? Добрый вечер… Чтобы не закричать, Джельсомино засунул в рот кулак. И пока он шел от прилавка к двери, между ним и его голосом происходил такой разговор: Голос. Хочешь, я крикну «А‑а!» и вдребезги разнесу его витрину? Джельсомино. Пожалуйста, не делай глупостей. Ведь я только что попал в эту страну, у меня и так здесь ничего не ладится. Голос. Но мне нужно отвести душу, иначе быть беде! Ты же мой хозяин, так придумай что‑нибудь! Джельсомино. Потерпи, пока мы не выйдем из этой уносной лавки. Не хочется разрушать ее… Голос. Быстрее, я больше не могу! Вот… вот… сейчас заору… Еще минута, и все пропало… Тут Джельсомино пустился бегом, свернул в тихую улочку, чуть пошире переулка, и быстро огляделся. Вокруг не было ни души. Тогда он вынул кулак изо рта и, чтобы утихомирить бушевавшие в нем чувства, тихо, совсем негромко произнес: «А‑а!» В ту же минуту ближайший уличный фонарь развалился на куски, а сверху, с какого‑то подоконника, свалился на мостовую цветочный горшок. Джельсомино вздохнул: – Когда у меня будут деньги, я пошлю их по почте городскому управлению, чтобы возместить стоимость фонаря, и подарю владельцу цветочного горшка новый, еще лучше… Может быть, я разбил еще что‑нибудь? – Нет, больше ничего, – ответил ему тоненький‑тоненький голосок, и кто‑то два раза кашлянул. Джельсомино осмотрелся в поисках обладателя этого голоса и увидел котенка, вернее, какое‑то существо, которое издали можно было принять за котенка. Стоит произнести хоть одно правдивое слово, и на уплату штрафа уже не хватит собственной шкуры. За целую зиму, что я провел на этой стене, я увидел немало интересного. И Цоппино подробно описал Джельсомино Страну Лгунов. Глава четвертая в которой вы найдете краткое, но весьма полное описание Страны Лгунов – Да будет тебе известно, – начал Цоппино… Но я немного сокращу рассказ котенка, чтобы не отнимать у вас лишнего времени, и вы узнаете только самое главное. Итак, задолго до того, как Джельсомино попал в эту страну, там появился хитрый и жестокий пират по прозвищу Джакомоне, что значит Большущий Джакомо. Он был до того огромен и толст, что носил свое тяжелое имя безо всякого труда. Но был он уже немолод и потому стал подумывать о том, как бы поспокойнее провести старость. «Молодость прошла, и бороздить моря мне уже надоело, – решил он. – Брошу‑ка я свое старое ремесло да поселюсь на каком‑нибудь островке. И уж, конечно, не один, а вместе со своими пиратами. Я произведу их в мажордомы, сделаю лакеями, конюхами и управляющими, и они не будут в обиде на своего атамана». Сказано – сделано. И пират стал подыскивать подходящий остров. Но все они были слишком малы для него. А если остров устраивал самого Джакомоне, то не нравился кому‑нибудь из его шайки. Одному пирату непременно нужна была быстрая река, чтобы ловить в ней форель, другой хотел, чтобы на острове был кинотеатр, третий не мог обойтись без банка, где можно было бы получать проценты с пиратских сбережений. – А почему бы нам не поискать что‑нибудь получше острова? – сказали пираты. Дело кончилось тем, что они захватили целую страну с большим городом, в котором были и банки, и кинотеатры, и целый десяток речушек, где можно было удить форель и кататься по воскресеньям на лодке. И в этом нет ничего удивительного – то и дело случается, что какая‑нибудь пиратская банда захватывает ту или иную маленькую страну. Завладев государством, Джакомоне решил назвать себя королем Джакомоне Первым, а своим приближенным он присвоил титулы адмиралов, камергеров и начальников пожарных команд. Разумеется, Джакомоне тут же издал приказ, которым повелевал именовать себя «ваше величество», а каждому, кто ослушается, отрезать язык. И чтобы никому не приходило в голову говорить о нем правду, он приказал своим министрам составить новый словарь. – Нужно поменять местами все слова! – пояснил он. – Например, слово «пират» будет означать «честный человек». Если кто‑нибудь назовет меня пиратом, он попросту скажет на новом языке, что я честный малый! – Клянемся всеми китами, на глазах у которых мы шли на абордаж, шикарная мысль! – с восхищением воскликнули пираты‑министры. – Прямо хоть вставляй ее в рамку и вешай на стену! – Значит, понятно? – продолжал Джакомоне. – Тогда пойдем дальше. Измените названия всех предметов, имена людей и животных. Для начала пусть люди вместо доброго утра желают друг другу спокойной ночи. Таким образом, мои верные подданные будут каждый свой день начинать со лжи. Ну и, само собой разумеется, ложась спать, надо будет пожелать друг другу приятного аппетита… – Великолепно! – воскликнул один из министров. – Ведь для того, чтобы сказать кому‑нибудь: «Как вы прекрасно выглядите!», нужно будет произнести: «До чего же у вас мерзкая рожа!» Когда отпечатали новый словарь и обнародовали «Закон об обязательной лжи», началась невероятная путаница. На первых порах люди то и дело ошибались. Они шли, например, за хлебом в булочную, забывая, что там теперь продают тетради и карандаши и что хлеб нужно покупать в магазине канцелярских товаров. Или же шел человек гулять в городской парк, смотрел на цветы и радовался: – Какие чудесные розы! В ту же минуту из‑за кустов выскакивал стражник короля Джакомоне, держа наготове наручники: – Ай‑ай‑ай! Как это вы додумались назвать морковку розой? Вы нарушили главный закон страны! – Прошу прощения, – растерянно бормотал несчастный и поспешно принимался расхваливать все остальные цветы. – Какая восхитительная крапива! – говорил он, указывая на фиалки. – Бросьте заговаривать мне зубы!… Проштрафились – так посидите немного в тюрьме, там вас научат лгать по всем правилам! А что началось в школах – это и описать невозможно. Джакомоне велел поменять местами все цифры в таблице умножения. Чтобы произвести умножение, надо было делить, чтобы складывать, надо было вычитать. Сами учителя не могли больше решить ни одной задачи, и для всех лодырей наступило сущее раздолье: чем больше они делали ошибок, тем лучше получали отметку. А сочинения? Можете себе представить, какие получались у ребят сочинения, если все слова перепутались! Вот, например, сочинение на тему «Летний день». Его написал ученик, которого потом наградили фальшивой золотой медалью. «Вчера шел дождь. Как приятно гулять под проливным дождем, который льет, словно из ведра! Наконец‑то люди смогут оставить дома свои плащи и зонтики и гулять без пиджаков! Я не люблю, когда светит солнце, – приходится сидеть дома, иначе промокнешь, и целую ночь напролет приходится смотреть, как струи дождя заливают черепицы дверей». Чтобы как следует оценить эту работу, надобно знать, что выражение «черепицы дверей» означало на новом языке «оконные стекла». Словом, вы уже поняли, о чем идет речь. В Стране Лгунов даже животным пришлось научиться лгать – собаки мяукали, кошки лаяли, лошади мычали, а льва, что сидел в клетке в зоопарке, заставили пищать, потому что рычать теперь должны были мыши. Только рыбам да птицам не было никакого дела до законов короля Джакомоне. Ведь рыбы и так всю жизнь молчат, и никто не может заставить их лгать, а птицы летают по воздуху, и королевской страже их не поймать. И птицы продолжали теть, как ни в чем не бывало, каждая своим голосом. Люди часто с грустью смотрели на них: «Счастливые! Их‑то никто не может оштрафовать или посадить в тюрьму…» Слушая рассказ котенка, Джельсомино совсем пал духом. «Как же я стану жить в этой стране? – размышлял он. – Если я своим громким голосом нечаянно окажу правду, меня услышит сразу вся полиция короля Джакомоне. А голосу не прикажешь, того и гляди у меня не хватит сил сдерживать его…» – Ну вот, – закончил свой рассказ Цоппино, – теперь ты все знаешь. Давай поговорим о другом: я хочу есть. – Я тоже… Только я чуть не забыл об этом. – Голод – это единственное, о чем невозможно забыть. Голод не проходит со временем, наоборот – чем 'больше проходит времени, тем сильнее голод напоминает о себе. Но сейчас мы что‑нибудь придумаем. Только сначала я хочу попрощаться с этой стенкой, которая так долго держала меня в плену. И своей красной меловой лапкой он написал на самой середине того отпечатка, который оставил на стене: МЯУ! ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА! Раздобыть еду оказалось делом нелегким. Все время, пока они бродили по городу, Джельсомино смотрел в землю, надеясь набрести на фальшивую монету. А Цоппино – тот, напротив, смотрел по сторонам, словно выискивая кого‑то из знакомых. – Вот она! – вдруг обрадовался он, указывая на пожилую женщину, которая торопливо шла по панели, сжимая в руке какой‑то сверток. – Кто это? – Тетушка Панноккья, покровительница котов. Каждый вечер она приносит кулек объедков для бездомных кошек, которые собираются возле королевского парка, Тетушка Панноккья – иначе говоря Кукуруза – была очень суровой на вид. Чуть не два метра ростом, длинная, тощая и прямая, как палка, она походила на тех старух, которые обычно метлой гоняют бездомных кошек. Но, по словам Цоппино, дело обстояло как раз наоборот. Следуя за тетушкой Панноккьей, Джельсомино и его новый друг пришли на небольшую площадь, в глубине которой виднелась каменная ограда парка, утыканная бутылочными осколками. Десяток тощих, облезлых котов встретил старушку нестройным лаем. – Вот дураки‑то, – сказал Цоппино. – Смотри, какую я с ними сейчас сыграю шутку. И едва тетушка Панноккья, развернув свой сверток, выложила объедки на землю, Цоппино врезался в самую гущу котов и завопил что было мочи: «Мяу!» Кот, который мяукает, а не лает! Для здешних котов это было как гром среди бела дня. Открыв рот от удивления, они так и замерли на месте, словно статуи. А Цоппино ухватил зубами две тресковые головы и селедочный хвост, в два прыжка перемахнул через ограду парка и скрылся в кустах. Джельсомино осмотрелся. Его тоже подмывало перебраться через ограду, и он, пожалуй, так бы и сделал, если б тетушка Панноккья не посматривала на него с подозрением. «Чего доброго, еще поднимет тревогу», – подумал Джельсомино и, сделав вид, будто он просто идет сво ей дорогой, свернул на другую улицу. Коты тем временем пришли в себя от изумления и теперь с лаем дергали за подол тетушку Панноккью. Она, по правде говоря, была поражена еще больше, чем коты. Потом тетушка вздохнула, раздала котам оставшиеся объедки, бросила последний взгляд на ограду, за которой скрылся Цоппино, и отправилась домой. А Джельсомино, едва завернул за угол, сразу же нашел долгожданную фальшивую монету. Он купил себе хлеба и сыру, или, как говорили в тех краях, «пузырек чернил и ломоть ластика». Быстро спускалась ночь. Джельсомино очень устал, и ему хотелось спать. Увидев поблизости какую‑то незапертую дверь, он проскользнул в нее, топал в какой‑то сарай и тут же заснул крепким сном на куче угля. Глава пятая в которой Цоппино случайно узнает тайну короля Джакомоне Пока Джельсомино спит, не подозревая, что, еще не проснувшись, уже станет героем нового приключения, о котором речь впереди, мы с вами отправимся по следам трех красных лапок котенка Цоппино. Тресковые головы и селедочный хвост показались ему восхитительными. Ведь он поел впервые в жизни! Потому что пока он был на стене, ему не приходилось испытывать голод. «Жаль, что здесь нет Джельсомино! – подумал котенок. – Он спел бы Джакомоне серенаду и перебил бы ему все стекла». Взглянув наверх, он увидел, что несколько окон во дворце еще освещены. «Наверное, король Джакомоне ложится спать, – подумал Цоппино. – Не упустить бы это зрелище!» И он с поистине кошачьей ловкостью вскарабкался по стене на последний этаж дворца и прильнул к окну огромного зала, который находился перед спальней его величества. Двумя нескончаемыми рядами стояли лакеи, слуги, придворные, камергеры, адмиралы, министры и разные другие важные господа. И все они низко кланялись проходящему Джакомоне. А он был огромный, толстый и страшно уродливый. Однако у него были очень красивые оранжево‑огненные волосы – длинные, вьющиеся – и фиолетовая ночная рубашка с вышитым на груди королевским именем. Низко кланяясь королю, придворные почтительно говорили: – Доброе утро, ваше величество! Приятного аппетита, ваше величество! Иногда Джакомоне останавливался и сладко зевал. В ту же минуту один из придворных прикрывал ему рот рукой. Зевнув, король двигался дальше и бормотал: – Сегодня утром мне совсем не хочется спать. Я чувствую себя свеженьким, как огурчик… Разумеется, все это означало совсем обратное. Привыкнув, что все вокруг него лгут, король и сам стал врать направо и налево, и сам же первый верил своим словам. – У вашего величества сегодня невероятно мерзкая рожа! – с поклоном заметил один из придворных. Джакомоне метнул на него яростный взгляд, но вовремя спохватился. Ведь эти слова надо было понимать иначе: «Как вы прекрасно выглядите!» Поэтому он милостиво улыбнулся, еще раз зевнул, жестом приветствовал придворных и, подобрав подол своей фиолетовой ночной рубашки, проследовал в спальню. Цоппино решил продолжить свои наблюдения и перешел к другому окну. Как только его величество остался один, он устремился к зеркалу и стал расчесывать золотым гребнем свою великолепную оранжевую шевелюру. «Ишь как он заботится о своих волосах! – мелькнуло у Цоппино. – Впрочем, не зря, они и в самом деле очень хороши. Только одно мне непонятно – как мог человек с такими волосами стать пиратом. Ему бы следовало стать художником или музыкантом…» А Джакомоне между тем положил гребешок, осторожно взял свою прическу за пряди у висков и… спокойно снял ее с головы! Даже индеец не смог бы лучше оскальпировать своих непрошеных гостей. – Парик! – изумился Цоппино. Да, роскошная оранжевая шевелюра легко снималась и надевалась. И под ней король Джакомоне прятал свою противную розовую, покрытую шишками лысину. Джакомоне с грустью посмотрел на себя в зеркало, потом открыл шкаф и… Цоппино так и замер от удивления. В шкафу хранилась целая коллекция самых разнообразных париков. Тут были парики с белокурыми, голубыми, черными, зелеными волосами, причесанными на самый различный манер. Джакомоне на людях всегда показывался только в оранжевом парике, но перед сном, оставшись один, он любил менять парики, чтобы хоть в этом найти утешение и забыть о своей лысине. Ему нечего было стыдиться, что у него выпали все волосы. Это случается у многих людей, достигших пожилого возраста. Но так уж глуп был король Джакомоне – он приходил в отчаяние при виде своей головы, лишенной растительности. На глазах Цоппино его величество примерил один за другим с полсотни париков. Он прохаживался перед зеркалом, любуясь собой и анфас и в профиль, и с помощью маленького зеркальца разглядывая свой затылок, будто артист перед выходом на сцену. Наконец он облюбовал маленький фиолетовый паричок, под цвет своей ночной рубашки. Напялив его на свою плешь, он улегся в постель и погасил свет. Цоппино еще с полчасика провел на подоконнике, заглядывая в окна. Конечно, это неприлично – если уж подслушивать у дверей некрасиво, то заглядывать в окна тоже неприлично. Впрочем, вас это не касается, ведь вы не кошки и не акробаты, чтобы лазать по стенам… Особенно понравился Цоппино один камергер, который, прежде чем улечься спать, скинул с себя свой придворный костюм, расшвырял по углам кружева, ордена и украшения, а потом надел – угадайте, что? – свою старую пиратскую одежду: штаны до колен, клетчатую куртку и черную повязку на правый глаз. В таком виде старый пират забрался не в постель, а на самый верх балдахина, возвышавшегося над кроватью. Должно быть, он истосковался по бочке на верху грот‑мачты пиратского судна, сидя в которой он выискивал добычу. Потом он зажег грошовую трубку и стал жадно вдыхать вонючий дым, от запаха которого Цоппино едва не закашлялся. «Подумать только, – сказал себе наш наблюдатель, – до чего же сильна правда!… Даже старый пират любит свою настоящую одежду…» Цоппино решил, что было бы неразумно ночевать прямо в парке, рискуя угодить в лапы часовых. Поэтому он снова перескочил через ограду и оказался на главной площади города, на той самой, где обычно собирался народ, чтобы послушать речи короля Джакомоне. Цоппино стал поглядывать по сторонам в поисках пристанища, как вдруг почувствовал, что у него зачесалась передняя лапка. «Странно, – пробормотал он, – значит, у его величества водятся блохи… Или, может, у того старого пирата?…». Цоппино осмотрел лапку, но не нашел ни одной. Но дело было вовсе не в блохе: лапка‑то чесалась не снаружи, а внутри. «Наверное, – заключил он, – я должен написать что‑нибудь на стене. Помню, вчера вечером, когда я благодаря Джельсомино соскочил со стены, моя лапка чесалась точно так же. Оставлю‑ка я этому королю лгунов небольшое послание!» Он осторожно подкрался к королевскому дворцу и посмотрел на стражников. Как и следовало ожидать, стражники в этом королевстве шиворот‑навыворот крепко спали и храпели, обнимая швабры вместо ружей. Время от времени начальник охраны обходил посты и проверял, не проснулся ли кто‑нибудь из них. «Вот и хорошо», – обрадовался Цоппино. И своей красной меловой лапкой он написал на стене королевского дворца, у самых главных ворот: КОРОЛЬ ДЖАКОМОНЕ НОСИТ ПАРИК! «Эта надпись здесь как раз на месте! – сказал он себе, полюбовавшись на свою работу. – Пожалуй, стоит написать то же самое и по другую сторону ворот». Через четверть часа, исписав все стены, он устал, точно школьник, который переписывал заданный ему в наказание за ошибки урок. – Ну, а теперь можно и соснуть! На самой середине площади возвышалась мраморная колонна, украшенная статуями, прославляющими подвиги короля Джакомоне. Только все это была чистая неправда. Потому что король Джакомоне никогда никаких подвигов не совершал. Тем не менее тут можно было видеть, как Джакомоне раздает беднякам свои сокровища, как обращает в бегство своих врагов, как изобретает зонтик, чтобы укрыть от дождя своих подданных. На вершине этой колонны было достаточно места, чтобы котенок, у которого и лап‑то всего три, мог провести ночь, не опасаясь, что его застигнут врасплох. Цепляясь за статуи, Цоппино вскарабкался на самый верх, улегся там, обмотал свой хвост вокруг громоотвода, чтобы не свалиться ночью вниз, и заснул раньше, чем успел закрыть глаза. Джельсомино в Стране Лгунов: глава 6-10 Источник: http://vogelz.ru/ | |
|
| |
| Просмотров: 1453 | |