Жуковский Васиилий Андрееевич. Ундина: глава 1-7
|
Вступление Бывали дни восторженных видений; Моя душа поэзией цвела; Ко мне летал с вестями чудный гений; Природа вся мне песнию была. Оно прошло, то время золотое; С природы снят магический венец; Свет узнанный свое лицо земное Разоблачил, и призракам конец. Но о Мечте, как о весенней птичке, Певавшей мне, с усладой помню я; И Прелести явленьем по привычке Любуется, как встарь, душа моя. Здесь есть одна - жива как вдохновенье, Как ясная надежда молода - На душу мне ее одно явленье Поэзию наводит завсегда... Перед пустой когда-то колыбелью Задумчиво-безмолвен я стоял. "Кто обречен святому новоселью Тобой в жильцы?" - Судьбу я вопрошал. И с первою блеснувшей мне денницей Уж милый гость в той колыбели был; Он в ней лежал под царской багряницей, Прекрасен, тих, как божий ангел мил. Года прошли - и мой расцвел младенец, Прекрасен, тих, как божий ангел мил; И мнится мне, что неба уроженец Утехой в нем на землю прислан был. Его-то я порою здесь встречаю Как чистую Поэзию мою; Им иногда я душу воскрешаю; При нем подчас, забывшись, и пою. 1 глава О том, как рыцарь приехал в хижину рыбака. Лет за пятьсот и поболе случилось, что в ясный весенний Вечер сидел перед дверью избушки своей престарелый Честный рыбак и починивал сеть. Сторона та, в которой Жил он, была прекрасное место. Луг, где стояла Хижина, длинной косою входил в широкое лоно Моря: можно было подумать, что берег душистый В светло-лазурные, чудно прозрачные воды с любовью Нежной теснился, что море, влажной трепещущей грудью Нежно прижавшись к нему и его обнимая, пленялось Свежестью шелковой зелени, блеском цветов и прохладой Темных сеней древесных. Правда, в краю том немного Было людей: рыбак с женою, и только; дремучий Лес отделял полуостров от твердой земли. И ужасен Был тот лес своей темнотой неприступной; и слухи Страшные были об нем в народе; там было нечисто: Злые духи гнездилися в нем и пугали прохожих Так, что не смели и близко к нему подходить. Но смиренный, Старый рыбак не боялся враждебных духов; на продажу Рыбу носил он в город, лежавший за лесом; полон Набожных мыслей, входил он в его глубину, и ни разу Там ничего он не встретил, хранимый небесною силой, Сидя беспечно в тот вечер за неводом, вдруг он услышал Шум в лесу, как будто бы топот коня и железной Брони звук; он слушает: шум приближается; робость Им овладела, и все, что до тех пор в ненастные ночи Снилось ему о таинственном лесе, представилось разом Мыслям его; особливо ж один, великанского роста, Белый, всегда головою странно кивающий. В темный Лес он со страхом глядит, и ему показалось, что в самом Деле сквозь черные ветви смотрит кивающий призрак. Вспомнив, однако, что все никакой еще не случилось С ним беды ни в лесу, ни в избушке, в которой так долго Жил он с женою вдвоем, что нечистый над ними не властен, Он ободрился, прочел молитву, и сделалось скоро Даже ему и смешно, когда он увидел, какую Шутку с ним глупая робость сыграла: кивающий образ Был не что иное, как быстрый ручей, из средины Леса бегущий и с пеной впадающий в озеро; шум же, Слышанный им, был от рыцаря: шагом на белом Бодром коне из чащи лесной он ехал и прямо К хижине их приближался. Мантией алого цвета Был покрыт его фиолетовый, золотом шитый, Стройный колет; на бархатном черном берете вилися Белые перья; висел у бедра на цепи драгоценной Меч с золотой рукоятью искусной работы; а белый Рыцарев конь был статен, силен и жив; он, копытом Легким едва к луговой мураве прикасаясь, воздушной Поступью шел и, сгибая красивую шею, как лебедь, Грыз узду, облитую пеной. Старик, пораженный Видом статного рыцаря, невод покинул и, снявши Шляпу, смотрел на него с приветной улыбкой. Приближась, Рыцарь сказал: "Могу ль я с конем найти здесь на эту Ночь убежище?" - "Милости просим, гость благородный; Лучшим стойлом будет коню твоему наш зеленый Луг, под кровлей ветвистых дерев; а вкусную пищу Сам он найдет у себя под ногами; тебе ж мы охотно Угол очистим в нашем убогом жилище и ужин Скудный с тобою разделим". Рыцарь, кивнув головою, Спрыгнул с коня, его разнуздал и по свежему лугу Бегать пустил; потом сказал рыбаку: "Ты охотно, Добрый старик, принимаешь меня, но когда б и не столько Был ты сговорчив, то все бы со мной не разделался нынче: Море, вижу я, здесь перед нами, и дале дороги Нет никакой; а вечером поздно в этот проклятый Лес возвращаться избави боже!" - "Не станем об этом Слишком много теперь говорить", - сказал, озираясь, Старый рыбак и в хижину ввел усталого гостя. Там, перед ярким огнем, горевшим в камине и в чистой Горнице трепетный блеск разливавшим, на стуле широком С спинкой резною сидела жена рыбака пожилая. Гостя увидев, старушка встала, ему поклонилась Чинно и села опять, ему отдать не подумав Место свое. Рыбак, засмеявшись, сказал: "Благородный Рыцарь, прошу не взыскать, что хозяйка моя свой покойный Стул для себя сберегла: у нас такой уж обычай; Лучшее место всегда старикам уступается". - "Что ты, Дедушка! - с кроткой усмешкой сказала хозяйка. - Ведь гость наш, Верно, такой же христов человек, как и мы, и придет ли, Сам ты скажи, молодому на ум, чтоб ему уступали Старые люди лучшее место? Садися, мой добрый Рыцарь, на эту скамейку, - она продолжала, - да только Тише сиди, не ворочайся, ножка одна ненадежна". Рыцарь взял осторожно скамейку, придвинул к камину, Сел, и сердцу его так стало приютно, как будто б Был он у милых родных, возвратяся из чужи в отчизну. Стали они разговаривать. Рыцарь разведать о страшном Лесе хотел, но рыбак ночною порою боялся Речь о нем заводить; зато о своей одинокой Жизни и промысле трудном своем рассказывал много. С жадностью слушали муж и жена, когда говорил им Рыцарь о том, как в разных землях он бывал, как отцовский Замок его у истоков Дуная стоит, как прекрасна Та сторона; он прибавил: "Меня называют Гульбрандом, Имя же замка Рингштеттен". - Так говоря, не однажды Рыцарь слышал какой-то шорох и плеск за окошком, Точно как будто водой кто опрыскивал стекла снаружи. Всякий раз с досадой нахмуривал брови, послышав плесканье, Старый рыбак; но когда же как ливнем вдруг обдало стекла, Так, что окно зазвенело и в горницу брызги влетели, С сердцем вскочил он и крикнул в окошко с угрозой: "Ундина! Полно проказничать; стыдно; в хижине гости". При этом Слове стало там тихо, лишь изредка слышен был легкий Шепот, как будто бы кто потихоньку смеялся. "Почтенный Гость, не взыщи, - сказал рыбак, возвратившись на место, - Может быть, шалостей много еще ты увидишь, но злого Умысла нет у нее. То наша дочка Ундина, Только не дочка родная, а найденыш; сущий младенец, Все проказит, а будет ей лет уж осьмнадцать; но сердце Самое доброе в ней". Покачав головою, старушка Молвила: "Так говорить ты волен; когда ты усталый С ловли приходишь домой, то тебе на досуге забавны Эти проказы; но с утра до вечера дома глаз на глаз С нею пробыв, от нее не добиться путного слова - Дело иное; тут и святой потеряет терпенье". "Полно, старуха, - рыбак отвечал, - ты бьешься с Ундиной, Я с причудливым морем: разве не часто мой невод Портит оно и плотины мои размывает, а все мне Любо с ним; тоже и ты, хоть порою и охнешь, однако Все Ундиночку любишь. Не так ли?" - "Что правда, то правда; Вовсе ее разлюбить уж нельзя", - кивнув головою, Кротко сказала старушка. Вдруг растворилася настежь Дверь, и в нее белокурая, легкая станом, с веселым Смехом впорхнула Ундина, как что-то воздушное {2}. "Где же Гости, отец? Зачем ты меня обманул?" Но, увидя Рыцаря, вдруг замолчала она, и глаза голубые, Вспыхнув звездами под сумраком черных ресниц, устремились Быстро на гостя, а он, изумленный чудным явленьем, Был как вкопанный, жадно смотрел на нее и боялся Взор отвести: он думал, что видит сон, и вглядеться В образ прекрасный спешил, пока он не скрылся. Ундина Долго смотрела, пурпурные губки раскрыв, как младенец; Вдруг, встрепенувшись резвою птичкой, она подбежала К рыцарю, стала пред ним на колена и, цепью блестящей, К коей привешен был меч, играя, сказала: "Прекрасный, Милый гость, какою судьбой очутился ты в нашей Хижине? Долго ты по свету должен был странствовать прежде, Нежели к нам дорогу найти? Скажи, через лес наш Как ты проехал?" Но он отвечать не успел: на Ундину Крикнула с сердцем старушка: "Оставь в покое, Ундина, Гостя: встань и возьмись за работу". Ундина, ни слова Ей не сказавши в ответ, схватила скамейку и, севши Подле Гульбранда с своим рукодельем, тихонько шепнула: "Вот где я буду работать", Старик, притворясь, что не видит Новой проказы ее, хотел продолжать; но Ундина Речь перебила его: "У тебя я спросила, мой милый Гость, откуда приехал ты к нам? Дождусь ли ответа?" - "Из лесу прямо приехал я, прелесть моя". - "Расскажи же, Как ты в лесу очутился и что в нем чудного видел?" Трепет почувствовал рыцарь, вспомнив о лесе; невольно Он обратил глаза на окошко, в которое кто-то Белый, ему показалось, глядел: но было в окошке Пусто, за стеклами ночь густая чернела. Собравшись С духом, рассказ он готов был начать, но старик торопливо Молвил ему: "Недоброе время теперь нам об лесе Речь заводить; расскажешь нам завтра". Услышавши это, С места вскочила Ундина, и глазки ее засверкали, "Нынче, не завтра он должен рассказывать! нынче, теперь же!" - Вскрикнула с сердцем она и, бровки угрюмо нахмурив, Топнула маленькой ножкою об пол; и в эту минуту Так забавно мила и прелестна была, что в Гульбранде Вспыхнуло сердце, и он еще боле пленился смешною, Детской ее запальчивостью, нежели резвостью прежней. Но рыбак, рассердясь не на шутку, причудницу начал Крепко журить за ее упрямство и дерзкую вольность С гостем, Старушка пристала к нему. Тут Ундина сказала: "Если браниться хотите со мной, а того не хотите Сделать, о чем я прошу, так прощайте ж; одни оставайтесь В вашей скучной, дымной лачужке". С сими словами Прыгнула в двери она и в минуту во мраке пропала. 2 глава О том, как Ундина в первый раз явилась в хижине рыбакам. Рыцарь вскочил, за ним и рыбак, и бросились оба В дверь, чтоб ее удержать, но напрасно: Ундина так быстро Скрылась, что даже было нельзя догадаться, в какую Сторону вздумалось ей побежать. Испуганным взором Рыцарь спросил рыбака: что делать? "Уж это не в первый Раз, - рыбак проворчал, - такими побегами часто Нас забавляет она; теперь опять мне придется Целую ночь напролет без сна проворочаться с боку На бок на жесткой постеле моей: ведь мало ль что может Встретиться ночью!" - "Зачем же медлить? Пойдем поскорее Сами за нею", - "Труд бесполезный; ты видишь, какая Тьма на дворе: куда мы пойдем? И кто угадает, Где она спряталась?" - "Будем по крайней мере, - прибавил Рыцарь, - хоть кликать ее". И кричать он начал: "Ундина! Где ты, Ундина?" Старик покачал головою: "Как хочешь, Рыцарь, кричи, она не откликнется нам, а, уж верно Где-нибудь близко сидит; еще ты не знаешь, какая Это упрямица", Так говоря, старик с беспокойством В темную ночь глядел и не мог утерпеть, чтоб туда же Вслед за Гульбрандом не крикнуть: "Ундиночка! милая! где ты?" Правду, однако, он предсказал: никакой там Ундины Не было. Долго кричав понапрасну, они наконец возвратились Оба в хижину; там уж было темно, и старушка, Менее мужа о том, что с Ундиной случится, заботясь, Спать улеглась, и в камине огонь, догоревши, потухнул; Только немногие уголья тлели, и синее пламя, Изредка вспыхнув, трепещущий свет разливало в гасло. Снова разведши огонь, рыбак наполнил большую Кружку вином и поставил ее перед гостем. "Мы оба, Рыцарь, едва ли заснем; так не лучше ли будет, когда мы, Вместо того чтоб в бессоннице жесткой рогожей Грешное тело тереть, посидим у огня и за доброй Кружкой вина о том и другом побеседуем? Как ты Думаешь, добрый мой гость?" Гульбранд согласился охотно. Сесть принудив его на почетном оставленном стуле, Честный старик поместился с ним рядом, и вот дружелюбно Стали они разговаривать; только при каждом малейшем Шорохе - стукнет ли что в окошко, и даже нередко Просто без всякого стука и шороха - вдруг умолкали Оба и, палец поднявши, глаза неподвижно уставив В двери, слушали; каждый шептал: идет! и не тут-то Было; не шел никто; и, вздохнувши, они начинали Снова свой разговор. "Расскажи мне, - сказал напоследок Рыцарь, - как вам случилось найти Ундину?" - "А вот как Это случилось, - рыбак отвечал. - Тому уж двенадцать Будет лет, как я с товаром моим через этот Лес был должен отправиться в город; жену я оставил Дома, как то бывало всегда, а в то время и нужно Было ей дома остаться, Зачем, ты спросишь? Господь нам В поздние наши лета даровал прекрасную дочку; Как же было покинуть ее? Товар мой продавши, Я возвращался домой и, солгать не хочу, не случилось Мне ничего, как и прежде, в лесу недоброго встретить; Бог мне сопутствовал всякий раз, когда через этот Страшный лес мне идти удавалось, а с ним и опасный Путь неопасен". При этом слове старик с умиленным Видом шапочку снял с головы и, руки сложивши, В набожных мыслях минуты на две умолкнул; потом он Шапочку снова надел и так продолжал: "Я с веселым Сердцем домой возвращался, а дома ждало несчастье: Вся в слезах навстречу ко мне жена прибежала. "Царю небесный! что случилось? - я воскликнул. - Где наша Дочка?" - "Она у того, чье имя в эту минуту, Бедный мой муж, призываешь", - жена отвечала. И молча, Горько заплакав, пошел я за нею в хижину; тела Милой малютки моей я глазами искал там, по тела Не было. Вот как это случилось: с нашим младенцем Подле воды на траве жена спокойно сидела; С ним в беззаботном веселье играла она; вдруг малютка Сильно к воде протянулась, как будто чудесное что-то В светлых приметя струях; и видит жена, что наш милый Ангел смеется, ручонками что-то хватая; но в этот Миг как будто какой невидимой силой швырнуло В волны дитя, и в их глубине бедняжка пропала. Долго я тела искал, но напрасно, нигде и приметы Не было. Вот мы, на старости две сироты, в безотрадном Горе сидели в тот вечер вдвоем у огня и молчали: Если б и можно было от слез говорить, то не стало б Духу; и так мы оба молчали, глаза устремивши В тусклый огонь; как вдруг в дверях послышался легкий Шорох; они растворились - и что же видим мы?Чудной Прелести девочка, лет шести, в богатом уборе, Нам улыбаясь как ангел, стоит на пороге. Сначала Мы в изумленьи не звали, живой ли то был человечек Или обманчивый призрак какой; но скоро приметил Я, что вода с золотых кудрей и с платья малютки! Капала; я подумал, что, верно, младенец недавно Был в воде и что скорая помощь нужна. И, вздохнувши, Так сказал я жене; «Никто не подумал спасти нам Милое наше дитя; по крайней мере, мы сами Сделаем то для других, чего не могли нам другие Сделать и что на земле блаженством было бы нашим». Мы раздели малютку, её положили в постель и напиться Дали горячего ей; а она все молчала и только, Светло-небесными глазками глядя на нас, улыбалась. Скоро заснула она и свежа, как цветочек весенний, Утром проснулась; когда ж мы расспрашивать стали, откуда Родом она и как попала к нам в хижину, толку Не было в странных ответах ее никакого; и вот уж Ровно двенадцать лет, как с нами живет, а добиться Путного мы не могли от нее ничего; по рассказам Вздорным ее подумать легко, что она к нам упала Прямо с луны: о каких-то замках прозрачных, жемчужных Гротах, коралловых рощах и разных других небылицах Все твердит и теперь, как твердила тогда; удалося Выведать только одно, что, катаясь по́ морю в лодке С матерью, в воду упала она и что волны на здешний Берег ее принесли, где она и очнулась... В сомненье Тяжком осталися мы: хотя и было не трудно Нам решиться наместо родной потерянной дочки Взять чужую, нам данную богом самим; но не знали Мы, крещена ли она иль нет? Сказать же об этом Нам ничего не умела бедняжка, хотя и понятно Было ей, что она жила по воле господней В здешнем свете, хотя и была смиренно готова Все то исполнить, что с волей господней согласно. И вот что Мы в таком затрудненье придумали вместе с женою: Если она еще не была крещена, то не должно Медлить минуты; а если уже крещена, то и дважды Долг святой совершить не будет греха. Но какое Дать ей имя? И в ум нам пришло, что ее Доротеей Было б всего приличней назвать: мы слыхали, что значит Это имя дар божий, она же была милосердым Господом богом дарована горести нашей в ограду. Но об имени этом она и знать не хотела. «Ундиной Звали меня отец мой и мать; хочу и остаться Вечно Ундиной!» Но было ли то христианское имя, Мы но знали. И вот я пошел за священником в город; Он согласился прийти к нам; сначала имя Ундины Было противно ему, как и нам; но наша малютка, В платьице странном своем, была так чудесно красива, Так ласкалась к нему и в то же время так мило, Так забавно спорила с ним, что сам он не в силах Был противиться ей, — и ее окрестили Ундиной. Сладостно было смотреть на нее в продолженье святого Таинства: дикая резвость исчезла, и тихим, смиренным Агнцем стояла она, как будто бы чувствуя, что́ с ней В это время творилось. Правду молвить, немало С нею хлопот нам, и если бы все рассказать мне...» Но рыцарь Тут перервал рыбака; он шепнул: «Послушай! послушай! Что там?» Не раз уже во время рассказа был он встревожен Шумом воды; но в эту минуту был явственно слышен Рев потока, который бежал с возрастающей силой Мимо хижины. Оба вскочили и бросились в двери; В месячном свете открылося им, что ручей, выходящий Из леса, сильно разлившись, ворочая камни, ломая С треском деревья, в море бежал; и было все небо, Так же как море, взволновано; тучи горами катились Мимо луны, поминутно ее заслоняя, и чудно Вся окрестность под блеском и тьмой трепетала; при свисте Вихря было внятно, как море свирепое голос Свои воздымало и как, скрыпя от вершины до корня, Гнулись и шумно сшибались ветвями деревья. «Ундина!.. Царь мой небесный!.. Ундина!» — старик закричал; но ответа Не было. Оба тогда побежали, забывши о буре, Каждый своею дорогою, к лесу, и громко при шуме Ветра в ночной глубине раздавалось: «Ундина! Ундина!» 3 глава О том, как была найдена Ундина Странное что-то чувствовал рыцарь, скитаясь во мраке Ночи, под шумом бури, один, в бесполезном исканье: Снова стало казаться ему, что Ундина лишь призрак, В темном лесу его обманувший, была; и при свисте Вихря, при громе воды, при треске деревьев, при чудном Всей за минуту столь мирно-прекрасной страны превращены Начал он думать, что море, луг, источник, рыбачья Хижина, старый рыбак и все, что с ним ни случилось, Было обман; но жалобный крик старика, зовущий Ундину, Всё ему издали слышался. Вот наконец очутился Он на самом краю лесного ручья, который в разливе Бурном своем бежал широкою мутной рекою, Так, что от леса отрезанный мыс, на котором стояла Хижина, сделался островом. «Боже! — рыцарь подумал, — Что, когда Ундина отважилась в лес, и назад ей Нет оттуда дороги, и там у злых привидений Плачет она одна в темноте?» От ужаса вскрикнув, Он поспешно поднял с земли огромный дубовый, Бурей отоптанный сук, чтоб, держась за него, перебраться В лес через воду. Хотя и сам он дрожал, вспоминая Все, что там видел прошедшим днем; хотя и казалось В эту минуту ему, что стоял там, ровен с деревами, Белый, слишком знакомый ему великан и, оскалив Зубы, кивал ему головою, - но самый сей ужас Только что с большею силою влек его в лес: там Ундина В страхе, одна, без защиты была. И вот уж ступил он Смелой ногою в кипучую воду, как вдруг недалеко Сладостный голос сказал: "Не ходи, не ходи, берегися Злого потока; старик сердит и обманчив". Знакомы Рыцарю были прелестные звуки; они замолчали; Он же стоял в воде, озирался и слушал; но месяц Темной задернуло тучей, и волны быстро неслися, Ноги его подмывая, и он, через силу держася, Был как в чаду, и кружилась его голова; и глазами Долго искав в темноте, наконец он воскликнул: "Ундина! Ты ли? Где ты? Если не хочешь явиться, я брошусь Сам в поток за тобой; откликнись; мне лучше погибнуть, Нежели быть без тебя". И глубже в воду пошел он. Тот же голос и так же близко сказал: "Оглянися!" В эту минуту вышел месяц из тучи, и рыцарь В блеске его увидел Ундину. Был маленький остров Подле берега быстрым разливом ручья образован; Там, под навесом деревьев густых, в траве угнездившись, Призраком светлым сидела Ундина. Было нетрудно В этом месте поток перейти, и Гульбранд очутился Вмиг близ Ундины на мягкой траве; она ж, приподнявшись, Руки вкруг шеи его обвила и его поневоле Рядом с собой посадила. "Теперь ты расскажешь мне, милый, Повесть свою, - шепнула она, - мы одни; старики нас Здесь не услышат и скучным своим ворчаньем не могут Нам помешать; а эта густая древесная кровля Стоит их хижины дымной". - "Здесь рай, Ундина!" - воскликнул Рыцарь, прижавши ко груди ее с поцелуем горячим. В эту минуту рыбак, проискавши напрасно Ундину, К месту тому подошел и увидел их с берега. "Рыцарь! - Он закричал, - непохвальное дело ты делаешь; нами Был ты доверчиво принят; а ты теперь, обнимаясь С нашей дочкой, шепчешься с нею тайком и оставил В страхе меня, старика, одного по-пустому за нею Бегать в потемках". - "Я сам, - ответствовал рыцарь, - лишь только В эту минуту встретился с нею". - "Тем лучше; - скорее ж Оба ко мне перейдите сюда на твердую землю". Но Ундина о том не хотела и слышать; и лучше В страшный лес она соглашалася с милым, прекрасным Гостем пойти, чем в несносную хижину, где не хотели Делать того, о чем просила она, и откуда Рано или поздно прекрасный гость удалится. Прижавшись Крепко к нему, она гармонически, тихо запела, "В душной долине волна печально трепещет и бьется; Влившися в море, она из моря назад не польется". Горько заплакал рыбак, услышав ту песню; ее же Слезы ею как будто не трогали: к рыцарю с детской Лаской она прижималась. Но рыцарь сказал ей: "Ундина, Разве не видишь, как плачет отец? Не упрямься ж; нам должно, Должно к нему возвратиться". В немом изумленья Ундина Быстро свои голубые глаза на него устремила, Кротко сказала потом: "Когда ты так думаешь, милый, Я согласна". И с видом покорным, глаза опустивши, Встала она; и, на руки взявши ее, безопасно Рыцарь поток перешел. Старик со слезами на шею Кинулся к ней и в радости был как дитя; прибежала Скоро к ним и старушка; свою возвращенную дочку Нежно они целовали; упреков не было; в добром Сердце Ундины все также утихло, и их обнимала С лаской сердечной она, просила прощенья, смеялась. Плакала, милые все имена им давала. А утро Тою порой занялось, и буря умолкла, и птицы Начали петь на свежих, дождем ожемчуженных ветках; Стало светло, и опять приступать принялася Ундина К рыцарю с просьбой, чтоб начал рассказ свой. И так согласились Завтрак принесть под деревья. Ундина проворно уселась Подле Гульбрандовых ног на траве; другого же места Выбрать никак не хотела; и рыцарь рассказывать начал. 4 глава О том, что случилось с рыцарем в лесу. "Вот уже боле недели, как я в тот вольный имперский Город, который лежит за вашим лесом, приехал; Там был турнир, и рыцари копья ломали усердно. Я не щадил ни себя, ни коня. Подошедши к ограде Поля, дабы отдохнуть от веселой работы, я шлем свой Снял и отдал его щитоносцу; и в эту минуту Вижу на ближнем алтане девицу, в богатом уборе, Чудной прелести. Это была молодая Бертальда - Мне сказали - питомица знатного герцога, в ближнем Замке живущего. Мне показалось, что с ласковым видом Смотрит она на меня, и во мне загорелась двойная Бодрость; усердно бился я прежде, но с этой минуты Дело пошло уж иначе. А вечером с нею одною Я танцевал; и так продолжалось во все остальные Дни турнира". В эту минуту почувствовал рыцарь Сильную боль в опущенной левой руке; оглянувшись, Видит он, что Ундина, жемчужными зубками стиснув Палец ему, сердито нахмурила бровки, и в глазках, Ярко светившихся, бегали слезки {4}; потом, на Гульбранда С грустным упреком взглянув, она ему погрозила Пальцем; потом вздохнула, потом наклонила головку. Рыцарь, смутившись, умолк на минуту; потом он рассказ свой Так продолжал: "Бертальда прекрасна, нельзя не признаться; Но чересчур уж горда и причудлива; мне во второй раз Нравилась мене она, чем в первый, а в третий раз мене, Чем во второй. Однако мне показалось, что боле Всех других я замечен был ею, и это мне льстило. Вот мне вздумалось в шутку ее попросить, чтоб перчатку Мне свою подарила она. "Подарю, - отвечала С гордой усмешкой Бертальда, - если осмелишься, рыцарь, Съездить один в заколдованный лес наш и верные вести Мне принесешь о том, что в нем происходит". Перчатка Мне дорога не была; но было бы рыцарю стыдно Вызов такой от себя отклонить, и я согласился". - "Разве тебя не любила она?" - спросила Ундина. "Я ей нравился, - рыцарь ответствовал, - так мне казалось". - "О! так она сумасшедшая, - вскрикнула громко Ундина, С радостным смехом захлопав в ладоши. - Кто ж не безумный С милым себя разлучит и его добровольно в волшебный Лес на опасное дело пошлет? От меня б не дождался Этот лес такой неслыханной почести". - "Рано утром вчера, - продолжал Гульбранд, улыбнувшись Ундине, - Я отправился в путь. Спокойно сияли деревья В блеске зари, полосами лежавшем на зелени дерна; Было свежо; благовонные листья так сладко шептались; Все так манило под сумрак прозрачный, что я по-неволе Злился на глупых людей, которым страшилища в райском Месте таком могли померещиться. Въехал я в чащу; Мало-помалу все стало пустынно и тихо; густея, Лес предо мной и за мною сдвигался, как будто хватая Тысячью рук волшебных меня. Опасаясь возвратный Путь потерять, я коня удержал: посмотреть, высоко ли Было солнце, хотел я; глаза подымаю и что же Вижу? Черное что-то колышется в ветвях дубовых. Я подумал, что то был медведь; обнажаю поспешно Меч. Но вдруг человеческим голосом, диким, визгливым, Мне закричали: "Кстати пожаловал; милости просим; Мы уж и веток сухих наломали, чтоб было на чем нам Вашу милость изжарить". Потом, с отвратительно диким Смехом оскаливши зубы, чудовище так зашумело Ветвями дуба, что конь мой, шарахнувшись, бросился мимо Вскачь, и я не успел разглядеть, какой там гнездился Дьявол", При имени этом рыбак и старушка с молитвой Перекрестились; Ундина ж тихонько шепнула: "Всего здесь Лучше, по-моему, то, что ты не изжарен, мой милый Рыцарь, и то, что ты с нами. Рассказывай далее". - "Конь мой Мчался как бешеный, - рыцарь сказал, - им владеть не имел я Силы; вдруг перед нами стремнина, и скачет со мной он Прямо в нее; но в самое ж это мгновение кто-то Длинный, огромный, седой, перерезавши нашу дорогу, Вдруг перед диким конем повалился, и конь, отшатнувшись, Стал, и снова я им овладел. Озираюся - что же? Мой спаситель был не седой великан, а блестящий Пенный ручей, бежавший с холма", - "Благодарствую, милый, Добрый ручей", - закричала, захлопав в ладоши, Ундина, Тяжко вздохнув и нахмурясь, рыбак покачал головою; Рыцарь рассказывал дале: "Собрав повода, укрепился Я на седле. Вдруг вижу, какой-то стоит человечек Рядом с конем, отвратительный, грязный горбун, земляного Цвета лицо, и нос огромный такой, что, казалось, Был он длиною со все остальное тело урода. Он хохотал, оскаливал зубы, шаркал ногами, Гнулся в дугу. Я его оттолкнул и, коня повернувши, Был готов пуститься в обратный путь (уж склонилось Солнце, покуда я мчался, далеко за полдень); но карлик, Прянув как кошка, дорогу коню заслонил. "Берегися, - Я закричал, - раздавлю". Но урод, исковеркавшись, снова Начал визжать: "Сперва заплати за работу; ты в пропасть Вместе с конем бы слетел, когда бы не я подвернулся". - "Лжешь ты, кривляка, - сказал я, - не ты, а этот источник Нас сохранил от паденья. Но вот тебе деньги; оставь нас, Дай дорогу". И бросив одну золотую монету В шапку уроду, поехал я шибче; но снова явился Рядом со мной он; я шпорю коня; конь скачет, но сбоку Скачет и карлик, кривляясь, коверкаясь, с хохотом, с визгом, Высунув красный с локоть длиною язык. Чтоб скорее С ним развязаться, бросаю опять золотую монету В шапку ему; но, с хохотом диким оскаливши зубы, Начал кричать он: "Поддельное золото! Золота много Есть у меня! погляди! полюбуйся!" И в эту минуту Мне показалось, что вдруг просветлела земная утроба; Дерн изумрудом прозрачным сделался; взор мой свободно Мог сквозь него проницать в глубину; и тогда мне открылась Область подземная гномов: они гомозились, роились, Комкались в клубы, вились, развивались, сгребали металлы, Сыпали в кучи рубин, и сапфир, и смарагд и пускали Вихра песка золотого друг другу в глаза. Мой сопутник Быстро метался то вниз, то вверх; и ему подавали Слитки огромные золота; мне показав их сосмехом, Каждый он в бездну бросал, и, из пропасти в пропасть со звоном Падая, все в глубине исчезали. Тогда он монету, Данную мною, швырнул с пронзительным хохотом в бездну; Хохотом, шиканьем, свистом ему отвечали из бездны, Вдруг взгомозилися все и, толпяся, толкаясь, полезли Кверху, когтистые, пылью металлов покрытые пальцы Все на меня растопорщив; вся пропасть, казалось, кипела; Куча за кучей, гуще и гуще, ближе и ближе... Ужас меня одолел; дав шпоры коню, без оглядки Я поскакал... и не знаю, долго ль скакал; но очнувшись, Вижу, что нет никого; привиденья исчезли; прохладно Было в лесу, и вечер уже наступил. Сквозь деревья Бледно мелькала тропинка, ведущая из лесу в город. Взъехать спешу я на эту тропинку; но что-то седое, Зыбкое, дым не дым, туман не туман, поминутно Вид свой меняя, стало меж ветвей и мне заслонило Путь; я пытаюсь объехать его, но куда ни поеду - Там и оно; рассердившись, скачу напролом; но навстречу Прыщет мне пена, и ливнем холодным я обдан, и рвется Конь мой назад; ослеплен, промочен до костей, я бросаюсь Вправо и влево, но все не могу попасть на тропинку, Белый никак на нее не пускает меня. Попытаюсь Ехать обратно - за мной по пятам он, но смирен и волю Путь продолжать мне дает; но лишь только опять на тропинку Взъеду - он тут, и опять заслоняет ее, и холодной Пеной меня обдает. Наконец поневоле я выбрал Ту дорогу, к которой меня он теснил так упорно; Он унялся, но все от меня не отстал и за мною Бледно-туманным столбом подвигался; когда же случалось Мне оглянуться, то чудилось мне, что этот огромный Столб с головой, что в меня упирались тускло и зорко С чудным каким-то миганьем глаза и кивала Всякий раз голова, как будто меня понукая Ехать вперед. Но порою мне просто казалось, что этот Странный гонитель мой был лесной водопад. Наконец я, Выехав из лесу, здесь очутился и встретился с вами, Добрые люди. Тогда пропал и упрямый мой спутник". Рыцарь кончил рассказ свой. "Мы рады тебе, благородный Гость наш, - сказал рыбак, - но пора о том нам подумать, Как бы тебе возвратиться в город". Ундина, услышав Эти слова, начала про себя тихомолком смеяться С видом довольным. То рыцарь заметив, сказал ей: "Ундина, Разве ты рада разлуке со мною? Чему ты смеешься?" - "Я уж знаю чему, - отвечала Ундина. - Отведай Этот сердитый поток переплыть - верхом иль на лодке, Как угодно - ан нет, не удастся! а морем... давно я Знаю, что этого сделать нельзя; и отец недалеко В море уходит с лодкой своего. Итак, оставайся С нами, рад ли, не рад ли. Вот чему я смеюся". Рыцарь с улыбкою встал, чтоб видеть, так ли то было, Что говорила Ундина; встал и рыбак; а за ними Вслед и она. И подлинно, все опрокинуто было Бурей в лесу; поток разлился, и стал полуостров Островом. Рыцарь не мог о возврате и думать, и должен Был поневоле он ждать, пока в берега не вольется Снова поток. Возвращаяся в хижину рядом с Ундиной, Он ей шепнул: "Что скажешь, Ундиночка? Рада ль, что с вами Я остаюся?" - "Полно, полно, - она проворчала, Бровки нахмурив, - не вздумай тебя укусить я за палец, Ты бы не то рассказал нам об этой несносной Бертальде". 5 глава О том, как рыцарь жил у рыбака в хижине. Может быть, добрый читатель, тебе случалося в жизни, Долго скитавшись туда и сюда, попадать на такое Место, где было тебе хорошо, где живущая в каждом Сердце любовь к домашнему быту, к семейному миру С новою силой в тебе пробуждалось; и снова ты видел Край родимый; и все обаяния младости, блага Первой, чистой любви на могилах минувшего снова В прежней красе расцветали, и ты говорил, отдыхая: Здесь живется сладко, здесь сердцу будет приютно. Вспомнив такую минуту, когда очарованной думой Ты обнимал безыменное, тайное счастье земное, Ты, читатель, поймешь, что должен был чувствовать рыцарь, Вдруг поселившися в этом пределе, далеко от света. Часто он с радостью тайной смотрел, как поток, свирепея, День ото дня расширялся, и остров все дале и дале В море входил, разлучался с твердой землею; казалось, Мир кончался за ним. На сердце рыцаря стало Тихо, светло и легко. Рыбак был мудрец простодушный; Зная людей, изведав тревоги житейские, бывши Ратником сам в молодых летах, на досуге он много Мог рассказать про войну и про счастье, несчастье земное; Словом, он был живая летопись; время без скуки Шло в разговорах меж старцем отжившим и юношей, полным Пламенной жизни: мудрость смиренная, прямо из жизни Взятая здравым рассудком и верою в бога,вливалась В душу Гульбранда и в ней поселяла блаженную ясность. Бодрый старик промышлял по-прежнему рыбною ловлей; Был не без дела и рыцарь: в хижине, к счастью, нашелся Старый доспех рыбака, самострел; его починивши, С ним ежедневно рыцарь ходил на охоту; а вечер Вместе все перед ярким огнем проводили, и полный Кубок тогда частенько постукивал в кубок: в запасе Было вино, и нередко с ним длилась беседа до поздней Ночи. Но мирной сей жизни была душою Ундина. В этом жилище, куда суеты не входили, каким-то Райским виденьем сияла она: чистота херувима, Резвость младенца, застенчивость девы, причудливость Никсы, Свежесть цветка, порхливость Сильфиды, изменчивость струйки... Словом, Ундина была несравненным, мучительно милым, Чудным созданьем; и прелесть ее проницала, томила Душу Гульбранда, как прелесть весны, как волшебство Звуков, когда мы так полны болезненно сладкою думой. Но вертлявый, проказливый нрав и смешные причуды Ундины Были подчас и докучливой мукой; зато и журили Крепко ее старики; и тогда шалунья так мило Дулась на них, так забавно ворчала; потом так сердечно С ними, раскаясь, мирилась; потом проказила снова, и снова Ей доставалось; и все то было волшебною тайной Сетью, которою мало-помалу опуталось сердце Рыцаря. С нею он стал неразлучен; с каждою мыслью, С каждым чувством слилась Ундина. Но, им обладая, Той же силе она и сама покорялась; хотя в ней Все осталось по-прежнему - резвость, причуды, упрямство, Вздорные выдумки, детские шалости, взбалмошный хохот, Но Ундина любила - любила беспечно, как любит Птичка, летая средь чистого неба. Старик и старушка, Видя Ундину и рыцаря вместе, невольно привыкли Их почитать женихом и невестой. И рыцарю также Часто на мысль приходило, что в мир для него невозвратно Вход загражден, что с людьми никогда уж ему не встречаться. Если ж случалось, что рыцарев конь, на свободе бродивший По лугу, ржаньем своим его пробуждал и как будто Спрашивал: скоро ли в битву? иль если ему попадался Брошенный щит на глаза, иль праздно на стенке висевший Меч, ненароком сорвавшись с гвоздя, из ножон выдвигался В звонком паденьи, - дума о славе и подвигах бранных Душу его шевелила. Но в этой тревоге себя он Тем утешал, что возврат для него невозможен; к тому же Мнилось ему, что Ундина была рождена не для низкой Доли; и, словом, он верил, что все то не случай, а божий Промысел было. И так один за другим неприметно Дни уходили, ясные, тихие. Но и в спокойном Этом быту напоследок случилось расстройство: привыкли Каждый вечер рыбак и рыцарь, отужинав, с полным Кубком час-другой проводить в разговоре радушном; Вдруг недостало вина: запас рыбака небогатый Вышел; а нового взять было негде. Наморщив Лбы, сидели Гульбранд и рыбак за столом; а Ундина, Глядя на них, умирала со смеху. Скучен и долог Был тот вечер, и рано все разошлись. На другой день Около ужина вышла Ундина из хижины. "Вы мне. Оба несносны, - сказала она, - не хочу я на ваши Длинные лица смотреть и слушать вашу зевоту", С этим словом захлопнула двери и скрылась. А вечер Был ненастен, ветер шумел, и море сердилось. В страхе рыбак и рыцарь вскочили, вспомнив, как в первый Раз они перепуганы были Ундиной. Но только В двери за нею они собрались побежать, как Ундина Им навстречу явилась сама. "За мною! за мною Все! - закричала она, - гостинец прислало нам море; Бочка, и, верно, с вином, лежит на песке". За Ундиной Все пошли, и подлинно бочка нашлася; поспешно Рыцарь, старик и с ними Ундина ее покатили К хижине; буря сбиралась; сквозь сумерки было Видно, как на море волны свои подымали седые Головы, дождь вызывая из туч; и тучи бежали Шибко и шумно, как будто грозяся напасть на идущих; Вот уж начали сыпаться первые капли. Ундина Вдруг повернула головку и, пальчик поднявши, сердито Им погрозила туче и ей закричала: "Смотри ты, Туча, не смей замочить нас; еще нам далеко до дома". С сердцем рыбак ей сказал: "Уймися, Ундина, грех!" И, умолкнув, Стала она про себя потихоньку смеяться. Однако Засухо все добралися до места; но только успели Бочку под кровлю поставить и вскрыть и отведать, какое Было вино в ней, как дождь проливной зашумел, зашатались С скрыпом деревья, и море дико завыло. Но бурю В хижине скоро забыли; за полными кружками снова Ум разогрелся, и ожили шутки; и этой беседе Прелесть двойную давал огонек, всегда столь приятный В теплом приюте, при шуме ветра и моря, во время Ночи ненастной. Но вдруг старик, как будто что вспомнив, Стал задумчив; потом, помолчавши минуту, сказал он: "Царь небесный, помилуй нас грешных! Мы здесь на досуге Шутим и этим прекрасным вином веселимся; а бедный Прежний хозяин его, быть может, погиб и, волнами Брошенный бог весть куда, лишен погребенья". При этом Слове Ундина с лукавой усмешкой подвинула кружку К рыцарю. "Пей, не бойся", - она прошептала. Но рыцарь За руку взял старика и воскликнул: "Я честью клянуся, Если б могли мы его отыскать и спасти, то ночная Буря помехою мне не была бы; с опасностью жизни Я бы на помощь к нему побежал; зато обещаюсь, Если когда возвращуся в край обитаемый, вдвое, Втрое ему иль детям его заплатить за прекрасный Этот напиток, который без воли его нам достался". Добрый старик кивнул головою в знак одобренья; В нем успокоилась совесть, и с большим вкусом он допил Кружку. Но тут Ундина сказала Гульбранду: "Ты денег Сколько угодно можешь за это вино рассорить; но бросаться В воду и жизни своей не жалеть... вот это уж глупо Сказано было; а что же будет со мною, когда ты, Милый, погибнешь? Не правда ль, не правда ль, ты лучше с Ундиной Здесь останешься?" - "Правда, Ундиночка", - рыцарь с улыбкой Ей отвечал: "Признайся ж, что глупо сказал ты; ведь каждый Сам себе ближе; и что до других нам?.." Старушка, туслышав Это, тяжко вздохнула; а добрый рыбак, не стерпевши, Начал кричать на Ундину: "У турков, у нехристей, что ли, Выросла ты, прости мне, господи? Что за горячку Снова ты нам говоришь, греховодница?" Вдруг замолчавши, Робко Ундина прижалась к Гульбранду; потом прошептала: "Что же такое сказала я им? Уж и ты не сердит ли, Милый мой рыцарь?" Но рыцарь, пожавши ей руку, расправил Кудри, упавшие кольцами ей на глаза, и ни слова Ей не ответствовал: брань рыбака его оскорбила. Так сидели все четверо, молча, нахмуривши брови; Добрую четверть часа продолжалося это молчанье 6 глава О том, как рыцарь женился. Вдруг, шатнувшись, тихохонько стукнула дверь; и невольно Вздрогнули все, как будто недоброе что-то почуя: Страшный лес был близко, а к хижине доступ разливом Был загражден человеку живому; кому же в такую Позднюю пору зайти к ним? Они с беспокойством смотрели Друг на друга. Снева послышался стук; и поспешно Рыцарь схватился за меч. "Не поможет твой меч, - сотворивши Крест, рыбак прошептал, - когда здесь случается с нами То, о чем и подумать боюсь я". Но в эту минуту Прыгнула с места Ундина и в дверь закричала сердито: "Кто там? Если то ваши проказы, духи земные, Будет беда вам; мой дядя Струй вас порядком проучит". Пуще прежнего все оробели, слова те услышав. Друг на друга взглянули старик и старушка; а рыцарь Встал и хотел уж Ундину спросить, но тут из-за двери Голос сказал: "Я не дух, человек, христианин; впустите Ради господа бога меня". При этом поспешно Ундина Дверь отперла и, поднявши ночник, во внутренность темной Ночи стала светить: престарелый священник стоял там. Он при виде Ундины назад отступил, приведенный В робость ее поразительной прелестью; в бедной лачужке Встречу такой красоты он волшебством иль делом бесовским Счел и воскликнул: "С нами господь и пречистая дева!" - "Я не бес, - засмеявшись, сказала Ундина, - не бойся; Милости просим, отец; войди, здесь добрые люди". Патер вошел и ласково всем поклонился; приятен Был он лицом; веселая кротость сияла во взорах. Но по складкам длинного платья его, с распущенных Белых волос и седой бороды катилися градом Капли: его промочило дождем. В боковую каморку Тотчас его отвели, чтоб раздеть; а старушка с Ундиной Начали мокрое платье сушить на огне. С благодарным Чувством услуги старик принимал; он, надев рыбаково Верхнее платье, довольно потертое, вышел, и снова Все за столом перед светлым камином уселись; старушка Гостю сама уступила почетный стул, а Ундина В ноги ему свою скамейку подвинула. Рыцарь, То увидя, шепнул ей шутливое слово; но с важным Видом она отвечала: "Он божий служитель; не должно Этим шутить". Поужинав, добрым вином подкрепивши Силы свои, священник рассказывать начал, каким он Образом свой монастырь, лежащий близ моря, вчерашним Утром покинул. "Я был к епископу нашему в город Послан, - сказал он, - Хотя и есть но изгибу залива Путь, но морем ближе; и я с гребцами надежными лодку Нанял; с богом мы съездили; нынче ж поутру в обратный Поплыли путь; по сделался ветер противный; а к ночи Буря - и буря, какой мне ни разу видать не случалось; Ветром вырвало весла из рук у гребцов; беспомощно Были мы преданы морю, которого волны, как щепку, Наш челнок подымали с хребта на хребет; и несло нас Прямо сюда; сквозь туман и сквозь пену чернел в отдаленьи Этот берег: уж были мы близко; по бедную лодку Нашу так и кружило; вдруг поднялась и на нас повалилась С страшным шумом большая волна; и сам я не знаю, Лодку ль она опрокинула, я ли выпал из лодки, Только я вдруг очутился в воде. Господь не дозволил Мне погибнуть... я был принесен невредимо на этот Остров". - "Да, остров, - сказал со вздохом рыбак, - но давно ли Был он твердой землею? Как же не скажешь, что море С нашим потоком бурлит заодно?" - "И сам я подумал Что-то подобнее, - патер сказал, - когда я тащился Берегом вашим впотьмах, предо мною мелькнула тропинка; Я по ней и пошел; но эта тропинка исчезла Вдруг перед лесом; ее перерезал поток. Тут сверкнул мне В вашей хижине свет, и тотчас сюда повернул я. Слава господу богу! меня он спас, да и к добрым Людям еще мне путь указал; но зато уж отныне, Кроме вас, никого на земле не встречать мне; отныне В этом углу весь мир для меня заключен". - "Почему же?" - Рыцарь спросил. "Да кто ж, - ответствовал патер, - узнает, Скоро ли кончится эта война беспорядочных стихий? Я же стар, и силы мои, конечно, иссякнут Прежде, чем этот разлившийся бурный поток; да случиться Может и то, что день ото дня все шире и шире, Глубже и глубже он делаться будет, и вы напоследок Так далеко от земли отодвинетесь в море, что в людях Даже и память об вас совсем пропадет; и тем легче Может это случиться, что вас от земли заслоняет Лес дремучий; поток же, я видел, так дик и порывист, Так широк, что и крепкому судну не будет возможно Силы его одолеть". - "Сохрани нас господь и помилуй", - Крест сотворивши, сказала старушка. "Чего же, хозяйка, Так испугалась? - рыбак возразил. - Не то же ли будет С нами, что было? Чудное дело желанья людские! Разве не все одни мы здесь жили? Ни разу во столько Лет не ходила ты дале опушки нашего леса. Кроме меня, старика, и Ундины, кого ты видала? Ныне же стало у нас и людно: господь бог послал нам Добрых гостей на житье. Пускай совсем разлучится Остров наш с твердой землею и люди о нас позабудут, Нам же прибыль". - "Что правда, то правда, - сказала старушка, - Только, признаться, мне как-то страшно подумать, что вечно Нам уж с людьми не сойтись, что земле навсегда мы чужие". То услыша, Ундина прижалась к рыцарю, жаркой Ручкой стиснула руку ему и, уставивши глазки, Полные острых лучей, на него, нараспев прошептала: "Ты останешься с нами, ты останешься с нами". Рыцарь молчал; он был очарован каким-то виденьем; Был глубоко в себя погружен и, Ундиной, желанным, Найденным счастием жизни полный в душе, не расслушал Слов Ундины, проказницы резвой, сидевшей с ним рядом; Миг настал роковой: священник своими словами Все сомненья решил; все дале и дале за темный Лес убегал обитаемый свет; а остров цветущий, Где так сладко жилось, все свежей, зеленей, все приютней Сердцу его становился: невеста, как чистая роза, Там расцветала; и к ним как будто бы свыше был послан Божий священник: то явно было не случай. К тому же Рыцарь заметил, как строго старик поглядел на Ундину В ту минуту, когда, позабыв о служителе церкви, Так беззаботно она к нему приласкалась. Ундину Сильной рукой обхвативши, рыцарь встал и воскликнул: "Честный отец, мы жених и невеста; во имя господне Благослови нас, если дадут позволение эти Добрые люди". Рыбак и старушка весьма изумились, Правда, им часто входило на мысль, что такая развязка Рано иль поздно случиться должна; но об этом молчали Даже друг с другом они; и в это мгновение было Вовсе нежданным для них предложение рыцаря. Долго Слова ему отвечать они не умели. Ундина ж Вдруг присмирела, задумалась, глазки потупила в землю. Тою порою священник, спросясь с стариком и старушкой, Начал готовить венчальный обряд; старушка, очистив Наскоро горницу ту, где жила с рыбаком, отыскала Две восковые свечи, которые были во время Оно на свадьбе ее зажжены; а рыцарь из звеньев Цепи своей золотой отделил два кольца, чтоб с невестой Было чем обручиться. Все устроив, священник Брачные свечи зажег и сказал жениху и невесте: "Дайте руку друг другу". Ундина, как будто проснувшись, Робко взглянула на рыцаря, вся покраснела и, руку Давши ему, стыдливо и трепетно стала с ним рядом. Кончив венчальный обряд, новобрачных отец их духовный Перекрестил; старики ж молодую жену и Гульбранда Обняли с чувством родительским, громко рыдая. Но в этот Миг священник сказал: "Вы странные люди! не сами ль Вы говорили, что этот остров безлюден, что, кроме Вас четверых, не живет никого здесь? А я в продолженье Службы все видел, что кто то в это окошко, в широком Белом платье, седой и длинный, глядел; за дверями, Верно, стоит и теперь он и ждет, чтоб впустили". - "Спаси нас Дева пречистая, божия матерь", - сказала старушка; Молча рыбак покачал головою; а рыцарь к окошку Бросился: не было там никого; но что-то в потемках, Видел он, белой струею мелькнуло и скрылось. "Отец мой, Ты ошибся", - сказал он священнику. Все беззаботно С этим словом кругом огонька по-прежнему сели. 7 глава О том, что случилось в свадебный вечер. Смирно стояла Ундина во все продолженье обряда; Но лишь только он кончился, вдруг, как будто волшебной Силой какой, что ни было в ней и причуд и беспутных Выдумок, все забродило и вспенилось; вдруг принялася Всех тормошить, старика, старушку и рыцаря, не был Даже и сам священник оставлен в покое. Суровым Словом хотела хозяйка шалунью унять, как бывало; но рыцарь С значащим взглядом назвал ее своею женою; Та замолчала. И сам он, однако, таким поведеньем Не был доволен; но тут ни его увещанья, ни ласки, Ниже упреки - ничто помочь не могло. Унималась, Правда, она на минуту, когда замечала досаду Рыцаря; нежно тогда к нему прижимаясь, ручонкой Милой своею трепала его по щеке и шептала На ухо слово любви с небесной улыбкой; но снова С первою взбалмошной мыслию то ж начиналось, и пуще, Нежели прежде. Священник сказал напоследок: "Ундина, Резвость такая забавна, но в эту минуту приличней Было бы вам, новобрачной, подумать о том, как с душою Данного богом супруга свою сочетать христиански Душу". - "Душу? - смеясь, закричала Ундина. - Такое Слово приятно звучит; но много ли в этом приятном Звуке смысла? А если кому души не досталось, Что тому делать? Еще сама я не знаю, была ли, Есть ли душа у меня?" Оскорбленный глубоко, священник Строго взглянув на нее, замолчал; испугавшись, Ундина С детским смиреньем к нему подошла и шепнула: "Послушай, Добрый отец, не сердися, мне это так грустно, так грустно, Что и сказать не могу я; не будь же со мною, незлобным, Робким созданьем, так строг; напротив того, с снисхожденьем Выслушай то, что хочу исповедать искренним сердцем". Видно было, что тяжкая тайна лежала на сердце Ундины; Что-то хотела сказать, но вдруг побледнела и горько, Горько заплакала. Все на нее с любопытством смотрели; Что творилося с нею, не ведал никто. Напоследок Слезы обтерла она и священнику, в сильном волненьи Сжавши руки, сказала: "Отец мой, не правда ль, ужасно Душу живую иметь? И не лучше ль, скажи мне, не лучше ль Вечно пробыть без души?.." Она замолчала, уставив Острый, расстроенный взор на священника. Все поднялися С мест, как будто дичася ее; не дождавшись ответа, С тяжким вздохом она продолжала: "Великое бремя, Страшное бремя душа! при одном уж ее ожиданьи Грусть и тоска терзают меня; а доныне мне было Так легко, так свободно". Она опять зарыдала, Скрыла в ладони лицо и, свою наклонивши головку, Плакала горько, а светлые кудри, скатясь на прекрасный Лоб и на жаркие щеки, повисли густым покрывалом. С строгим лицом подошел к ней священник."Ундина, - сказал он, - Именем господа бога тебе говорю: исповедуй Душу свою перед нами, и, если таится в ней злое, Бог милосерд, он помилует". Тихим, покорным младенцем Стала она перед ним на колена, и, руки сложивши, Набожно к нему глаза подняла, и крестилась, и, имя Божие славя, твердила, что не было зла никакого В сердце ее. Священник сказал, обратяся к Гульбранду: "Рыцарь, вам поверяю я ту, с которою ныне Сам сочетал вас: душою она беспорочна, но много Чудного в ней. Примите мой добрый совет: осторожность, Твердость, любовь; остальное на власть милосердого бога С верой оставьте". Сказав, новобрачных священник Перекрестил и вышел; за ним рыбак и старушка, Также крестясь и молитву читая, вышли. Ундина Все еще на коленях стояла в молчаньи; когда же Все удалились, она потихоньку лицом обернулась К рыцарю, кудри раздвинула, мало-помалу, как будто В чувство входя, головку свою подняла и уныло Очи лазурные, полные слез, на него устремила. "Милый, ты верно, также покинешь меня, - прошептала Робко она, - но чем же я, бедная, чем виновата?" Руки ее так призывно, так жарко к нему поднялися, Взоры ее так похожи на небо прекрасное стали, Голос ее так глубоко из сердца раздался, что рыцарь Все позабыл и в порыве любви протянул к ней объятья; Вскрикнула, вспрыгнула, кинулась к милому в руки Ундина, Грудью прильнула ко груди его и на ней онемела. Ундина: глава 8-14 | |
|
| |
| Просмотров: 1223 | |